Арбат

Пустой Арбат. Зима себя листает,

Дымится обожжённым февралём,

В мою судьбу сугробы наметает

И режет душу ледяным стеклом.

Иду один по тёмному Арбату.

К утру, как пыль, сгорели фонари.

Иду сквозь ночь, где нет пути обратно

И нет рассвета посреди зари.

А тишина багрова и кровава,

В ней тонет пустотелая Москва,

И с ней — скандального Арбата слава,

И Окуджава, и его слова.

Иду один по хрупающим звёздам,

По снегу или пеплу — не пойму,

Где иглами наполнен волглый воздух.

И вся Москва — ни сердцу ни уму...

Над ней сквозит клиническая роздымь,

Нахмурил Гоголь каменную бровь.

Иду как будто по кремлёвским звёздам —

Рубины под ногами или кровь?

2007

В Москве

                                             Людмиле Дребнёвой

Мне нравятся бегущие деревья

Среди московской жаркой суеты.

Мне нравятся мои стихотворенья,

Когда стихотворенье — это ты.

Я по Москве — сибирскою метелью,

Ты по Москве — уральскою листвой.

Мы на Арбате пробуем коктейли,

Как будто сок берёзовый, живой.

В моей душе, как будто в поднебесье,

Рождаются мелодии с утра,

И в Щукинском училище — за песни

Меня твои хвалили Мастера.

Во мне — неистребимое желанье

Припасть к твоим коленям и стопам,

Придумывать крылатые названья

Твоим глазам, и пальцам, и губам.

О, как твои порозовели щёки,

Меж нами словно молния прошла.

Любви неповторимые уроки

Нам древняя Москва преподала.

К Москве уже подкрадывалась осень,

Темнел, сырел московский горизонт.

Сказала ты, что хочешь перебросить

Сибирь в Москву хотя бы на сезон.

1975

Москва

Москва, Москва! И вправду, в этом звуке

Так много нераскрытых чувств и дум.

Ты — город-царь, ты — город вечной муки

Для тех, кто горд и свой имеет ум.

Москва, ты — стоязыка и сторука,

Ты город мудрых дедов и отцов,

Но слышишь, Русь, провинцию в пол-уха

И чаще слышишь дерзких подлецов.

Хотя твой Кремль — великая отрада,

Для сердца, для истории, для глаз.

Ещё он плаха. И казнимых надо

На Лобном месте выставлять у нас.

Не тех людей, Москве необходимых,

Кто спас Москву, кто умирал во рву,

А тех, кто рушит Родины плотину

И начиняет порохом Москву.

Увы! Увы! Найдут сопротивленье

Мои стихи, но триста раз — увы!

Оно кричит, моё стихотворенье —

О том, чтоб мы не прóдали Москвы!

Пускай рубины полыхают снова,

Врагам Москвы не отдадим ключей...

Прибейте, братцы, на Кремле подкову

Для счастья самых верных москвичей!

2006

Москва. Храм Христа Спасителя

Он стоит над Москвой, как творение

Богоизбранной силы святой.

В нём и слёзы души, и прощение,

И сиятельный свет золотой.

Он — державное, неугасимое

Восхождение к Божьим вратам.

Храм-заступник стоит над Россиею,

Ненавистный исконным врагам.

Символ Вечной Руси обретающий,

Он стонал от кровавой пурги...

Взгляд вперяли свой испепеляющий

В русский Храм инородцы-враги.

Храм взорвали России гонители,

Веру чистую в грязь положив...

Храм Христа,

                    Храм Святого Спасителя,

Будто вечная истина, жив.

Так читайте молитву, святители!

Поднимайся, России оплот!

Собирайся у Храма-Спасителя

Православный великий народ!

Пой акафист, желай исцеления,

Истреблённый врагами на треть.

И не дай себе грехопадения!

И не дай тебе Бог умереть!

2006

Московская сирень

Весна.

Ударила сирень

По серости,

Как звук сирены.

Московский воздух

Отсырел

От сочных запахов

Сирени.

Иду

В фуражке набекрень,

Сорю серебряной

Сиренью,

А постовой

Свистит свирелью:

— Зачем вы срезали

Сирень?

Свистит

Мальчишка-постовой,

Гудят цветы,

Как рой пчелиный.

Сирень

Висит над головой

По всей Садовой,

По Неглинной.

1974

на Ваганьковском кладбище

Тяжелый крест

                        над прахом Даля,

Какие ставят испокон.

Над ним сурово тени встали,

Как христиане всех времен.

Здесь нет толпы.

                          Не слышно стонов.

Здесь не рыдают и не пьют.

В сырой земле Андрей Платонов

Нашел последний свой приют.

А без него — народ не полный!

А впереди и позади —

Холмы могил, как будто волны

На человеческом пути.

Стою среди осенних кленов,

Среди кладбищенских икон.

Владимир Даль,

                         Андрей Платонов,

Примите низкий мой поклон!

1981

Неизвестный солдат

На Красной площади — Огонь,

Лучи — по всей Отчизне.

Огонь, как алая ладонь,

Протянутая к жизни.

Горит Огонь. Звенит парад.

И мнится, что невесте

Ладонью машет тот солдат,

Который НЕИЗВЕСТЕН...

1976

Память

В Москве державной

женщина сидела

совсем одна

на площади огромной

у молодого

Вечного Огня.

Сидела,

как сидят обыкновенно

озябшие,

заброшенные люди

среди тайги

у рыжего костра.

Сидела Память

в старом полушалке

времён войны

и в платье домотканом,

окрашенном

в неяркие цвета.

Сидела Память —

женщина седая —

совсем одна

на площади безлюдной

и, словно сына,

гладила Огонь.

1975

Морское

А я, как гавань, корабли храню,
владивостокским солнцем запасаюсь.

А я, как волны, к теплоходам льну

и нежностью морской переполняюсь.

В меня бросают люди якоря

и чайки в душу падают отвесно,

и даже шторм, безумием горя,

в моих глубинах скапливает ветры.

А я, как память, у любви в плену,

жалею грустных женщин на причалах.

А я, как море, сам себя кляну,

когда тайфун планету раскачает.

А ты приходишь, в пригоршню берёшь

меня —

              и небо путаешь со мною...

А может, эти вёсла из берёз

и лодка, на которой выйдешь в море?

А может, ты Сибирью полыхнёшь,

и Ангарою буйною вольёшься

в мою волну,

                     и свет в меня вдохнёшь,

когда в Приморье из Саян вернёшься?

1966

На восток

А ты

затерялась надолго

в ликующе-грустной

                                 толпе.

Я помню:

вспорхнули ладони

и снова

          прижались к тебе.

Тревоги,

             подъёмы,

                            палатки

меня ожидают уже,

но сон мой

пока ещё сладок

на третьем моём

                           «этаже».

А поезд

в тумане по пояс:

на кране знакомое «Стоп»...

Скорее

            вези меня, поезд,

на Дальний

                  предальний Восток!

1964