Мандельштам Осип Эмильевич

(1891 — 1938)

Ведь известно и множество раз говорено, что у прошлого в жизнях людей, как и у истории, нет никаких сослагательных «бы» — «вот если бы», то «тогда бы». Но так хочется применить эту формулу для биографии поэта, прозаика, переводчика, эссеиста, критика, литературоведа, одного из крупнейших русских поэтов XX века, как представляют Осипа Мандельштама учебники и книги. Вот остался бы себе в Сорбонне там или в Гейдельбергском университете , где он учился в 1908–1910 годах, забрав перед этим свои документы с естественного отделения физико-математического факультета Санкт-Петербургского университета, куда поступил вольнослушателем в 1907 году, тогда бы... В Сорбонне Мандельштам посещал лекции А. Бергсона и Ж. Бедье в Colledge de France, познакомился с Николаем Гумилевым, увлекался французской поэзией: старофранцузским эпосом, в промежутках между зарубежными поездками бывал в Петербурге, где посещал лекции по стихосложению на знаменитой «башне» у Вячеслава Иванова. Вот мог бы Осип Эмильевич заглянуть лет на десять вперед и увидеть, где будет к тому времени и добрый знакомец Гумилев, и все соратники по «башне», может и задержался бы в Париже? Правда, уже в 1911 году финансовые дела семьи пошатнулись и это «бы» стало большим вопросом. Родился Осип Мандельштам в семье мастера перчаточного дела, который состоял в купцах первой гильдии, что давало ему право жить вне черты оседлости, несмотря на происхождение, и приписку к местечку Ковно (нынешний город Каунас). В 1897 году семья переехала в Петербург, и Осип получил образование в Тенишевском училище, окончив его в 1907 году — тогда училище считалось российской кузницей «культурных кадров» начала XX века. Финансировать дальнейшее обучение за границей для Осипа семья не смогла, и по определенной квоте Осип поступает в Петербургский университет, на романо-германское отделение историко-филологического факультета, где обучается с перерывами до 1917 года. Курс безалаберно так и не окончит, не до этого юноше, который еще не понял, что жизнь полосатая и темная полоса вполне себе началась. Он пока в восторге от знакомства с четой Гумилевых, ходит к ним в гости, читает стихи с Анной Ахматовой, видится с Александром Блоком, участвует в собраниях Цеха поэтов в 1912 году, в конце того же года входит в группу акмеистов и дружбу с ними считает одной из главных удач своей жизни.

Впервые Мандельштам напечатал свои стихи в журнале «Аполлон» в 1910 году, позже поэтические поиски отразит дебютная книга стихов «Камень» (три издания: 1913, 1916 и 1923 годов). Он постоянно находится в центре поэтической жизни, регулярно публично читает стихи, бывает в «Бродячей собаке», в 1915 году в Коктебеле знакомится с Анастасией и Мариной Цветаевыми, а сильное сближение с Мариной произошло в 1916 году. Их отношения станут одной из крупнейших драм XX века, где каждому отведено свое время и сценарий, а пока у Осипа Эмильевича впереди два десятилетия, за которые он успеет сделать свое имя великим в России. После Октябрьской революции он работает в газетах, в Наркомпросе, ездит по стране, публикуется, выступает со стихами, обретает успех. Стихи времен Первой мировой войны и революции (1916–1920) составили вторую книгу «Tristia» («Скорбные элегии», заглавие восходит к Овидию), вышедшую в 1922 году в Берлине. В 1930 году Мандельштам заканчивает работу над «Четвертой прозой», и его пока еще влиятельный покровитель и политический деятель Николай Бухарин выхлопотал для него командировку в Армению, в Эривань. Сам поэт считает, что именно в той поездке родился литературный период «так называемого «зрелого Мандельштама». После путешествия на Кавказ (Армения, Сухум, Тифлис) поэтический дар Мандельштама достигает расцвета, однако он почти нигде не печатается. Заступничество Б. Пастернака и Н. Бухарина дарит поэту небольшие житейские передышки, но развязка драмы все ближе.

В 1934 году Мандельштама арестовывают и отправляют в ссылку в Чердынь (Пермский край), потом разрешают выбрать место для поселения — это будет Воронеж. Поэт с женой живут в нищете, изредка им помогают деньгами немногие неотступившиеся друзья, время от времени Осип Эмильевич подрабатывает в местной газете и в театре. Здесь он пишет знаменитый цикл стихотворений «Воронежские тетради». В мае 1937 года заканчивается срок ссылки, поэт неожиданно получает разрешение выехать из Воронежа, и он с женой возвращается ненадолго в Москву. Не самый светлый для России год прошлого века, и уже в марте 1938 года, когда супруги Мандельштам переехали в профсоюзную здравницу Саматиха (Егорьевский район Московской области, ныне Шатурский район), то там же Осип Эмильевич был арестован вторично и доставлен на железнодорожную станцию Черусти, которая находилась в 25 километрах от Саматихи. Оттуда его препроводили во Внутреннюю тюрьму НКВД, после быстро перевели в Бутырскую тюрьму, где он получил в результате приговор на пять лет в исправительно-трудовом лагере и осенью 1938 года отправлен этапом на Дальний Восток. Погиб в декабре в пересылочном лагере. Могилой его стал, по догадкам исследователей, старый крепостной ров вдоль речки Саперки, ныне в городской черте Владивостока, куда после зимы в подобие братской могилы сбрасывали «штабеля» смерзшихся тел узников. Для героя пьеса закончилась.

Когда узнаешь судьбу и жизнь Осипа Мандельштама, то возникает ощущение прозрачности, ясности его жизни, как будто он вступил в нее, заранее зная итог и соглашаясь на все, что должно случиться. Ну просто потому, что невозможно было иначе — слишком открыт, по-детски доверчив и наивно непрактичен был этот мальчик из семьи привыкшего к терпению народа, который при этом своем непротивлении жизненным ударам сумел стать символом и частью самой элитной и значимой части российской поэзии.

Мандельштам Осип Эмильевич

Ведь известно и множество раз говорено, что у прошлого в жизнях людей, как и у истории, нет никаких сослагательных «бы» — «вот если бы», то «тогда бы». Но так хочется применить эту формулу для биографии поэта, прозаика, переводчика, эссеиста, критика, литературоведа, одного из крупнейших русских поэтов XX века, как представляют Осипа Мандельштама учебники и книги. Вот остался бы себе в Сорбонне там или в Гейдельбергском университете , где он учился в 1908–1910 годах, забрав перед этим свои документы с естественного отделения физико-математического факультета Санкт-Петербургского университета, куда поступил вольнослушателем в 1907 году, тогда бы... В Сорбонне Мандельштам посещал лекции А. Бергсона и Ж. Бедье в Colledge de France, познакомился с Николаем Гумилевым, увлекался французской поэзией: старофранцузским эпосом, в промежутках между зарубежными поездками бывал в Петербурге, где посещал лекции по стихосложению на знаменитой «башне» у Вячеслава Иванова. Вот мог бы Осип Эмильевич заглянуть лет на десять вперед и увидеть, где будет к тому времени и добрый знакомец Гумилев, и все соратники по «башне», может и задержался бы в Париже? Правда, уже в 1911 году финансовые дела семьи пошатнулись и это «бы» стало большим вопросом. Родился Осип Мандельштам в семье мастера перчаточного дела, который состоял в купцах первой гильдии, что давало ему право жить вне черты оседлости, несмотря на происхождение, и приписку к местечку Ковно (нынешний город Каунас). В 1897 году семья переехала в Петербург, и Осип получил образование в Тенишевском училище, окончив его в 1907 году — тогда училище считалось российской кузницей «культурных кадров» начала XX века. Финансировать дальнейшее обучение за границей для Осипа семья не смогла, и по определенной квоте Осип поступает в Петербургский университет, на романо-германское отделение историко-филологического факультета, где обучается с перерывами до 1917 года. Курс безалаберно так и не окончит, не до этого юноше, который еще не понял, что жизнь полосатая и темная полоса вполне себе началась. Он пока в восторге от знакомства с четой Гумилевых, ходит к ним в гости, читает стихи с Анной Ахматовой, видится с Александром Блоком, участвует в собраниях Цеха поэтов в 1912 году, в конце того же года входит в группу акмеистов и дружбу с ними считает одной из главных удач своей жизни.

Впервые Мандельштам напечатал свои стихи в журнале «Аполлон» в 1910 году, позже поэтические поиски отразит дебютная книга стихов «Камень» (три издания: 1913, 1916 и 1923 годов). Он постоянно находится в центре поэтической жизни, регулярно публично читает стихи, бывает в «Бродячей собаке», в 1915 году в Коктебеле знакомится с Анастасией и Мариной Цветаевыми, а сильное сближение с Мариной произошло в 1916 году. Их отношения станут одной из крупнейших драм XX века, где каждому отведено свое время и сценарий, а пока у Осипа Эмильевича впереди два десятилетия, за которые он успеет сделать свое имя великим в России. После Октябрьской революции он работает в газетах, в Наркомпросе, ездит по стране, публикуется, выступает со стихами, обретает успех. Стихи времен Первой мировой войны и революции (1916–1920) составили вторую книгу «Tristia» («Скорбные элегии», заглавие восходит к Овидию), вышедшую в 1922 году в Берлине. В 1930 году Мандельштам заканчивает работу над «Четвертой прозой», и его пока еще влиятельный покровитель и политический деятель Николай Бухарин выхлопотал для него командировку в Армению, в Эривань. Сам поэт считает, что именно в той поездке родился литературный период «так называемого «зрелого Мандельштама». После путешествия на Кавказ (Армения, Сухум, Тифлис) поэтический дар Мандельштама достигает расцвета, однако он почти нигде не печатается. Заступничество Б. Пастернака и Н. Бухарина дарит поэту небольшие житейские передышки, но развязка драмы все ближе.

В 1934 году Мандельштама арестовывают и отправляют в ссылку в Чердынь (Пермский край), потом разрешают выбрать место для поселения — это будет Воронеж. Поэт с женой живут в нищете, изредка им помогают деньгами немногие неотступившиеся друзья, время от времени Осип Эмильевич подрабатывает в местной газете и в театре. Здесь он пишет знаменитый цикл стихотворений «Воронежские тетради». В мае 1937 года заканчивается срок ссылки, поэт неожиданно получает разрешение выехать из Воронежа, и он с женой возвращается ненадолго в Москву. Не самый светлый для России год прошлого века, и уже в марте 1938 года, когда супруги Мандельштам переехали в профсоюзную здравницу Саматиха (Егорьевский район Московской области, ныне Шатурский район), то там же Осип Эмильевич был арестован вторично и доставлен на железнодорожную станцию Черусти, которая находилась в 25 километрах от Саматихи. Оттуда его препроводили во Внутреннюю тюрьму НКВД, после быстро перевели в Бутырскую тюрьму, где он получил в результате приговор на пять лет в исправительно-трудовом лагере и осенью 1938 года отправлен этапом на Дальний Восток. Погиб в декабре в пересылочном лагере. Могилой его стал, по догадкам исследователей, старый крепостной ров вдоль речки Саперки, ныне в городской черте Владивостока, куда после зимы в подобие братской могилы сбрасывали «штабеля» смерзшихся тел узников. Для героя пьеса закончилась.

Когда узнаешь судьбу и жизнь Осипа Мандельштама, то возникает ощущение прозрачности, ясности его жизни, как будто он вступил в нее, заранее зная итог и соглашаясь на все, что должно случиться. Ну просто потому, что невозможно было иначе — слишком открыт, по-детски доверчив и наивно непрактичен был этот мальчик из семьи привыкшего к терпению народа, который при этом своем непротивлении жизненным ударам сумел стать символом и частью самой элитной и значимой части российской поэзии.


Стихи Об Армении

Стихи о России

О каких местах писал поэт

Армения

1

Ты розу Гафиза колышешь
И нянчишь зверушек-детей,
Плечьми осьмигранными дышишь
Мужицких бычачьих церквей.

Окрашена охрою хриплой,
Ты вся далеко за горой,
А здесь лишь картинка налипла
Из чайного блюдца с водой.

2

Ты красок себе пожелала —
И выхватил лапой своей
Рисующий лев из пенала
С полдюжины карандашей.

Страна москательных пожаров
И мертвых гончарных равнин,
Ты рыжебородых сардаров
Терпела средь камней и глин.

Вдали якорей и трезубцев,
Где жухлый почил материк,
Ты видела всех жизнелюбцев,
Всех казнелюбивых владык.

И, крови моей не волнуя,
Как детский рисунок просты,
Здесь жены проходят, даруя
От львиной своей красоты.

Как люб мне язык твой зловещий,
Твои молодые гроба,
Где буквы — кузнечные клещи
И каждое слово — скоба...

Ломается мел, и крошится
Ребенка цветной карандаш...
Мне утро армянское снится,
Когда выпекают лаваш.

И с хлебом играющий в жмурки
Их вешает булочник в ряд,
Чтоб высохли барсовы шкурки
До солнца убитых зверят.

3

Ах, ничего я не вижу, и бедное ухо оглохло,
Всех-то цветов мне осталось лишь сурик да хриплая охра.

И почему-то мне начало утро армянское сниться;
Думал — возьму посмотрю, как живет в Эривани синица,

Как нагибается булочник, с хлебом играющий в жмурки,
Из очага вынимает лавашные влажные шкурки...

Ах, Эривань, Эривань! Иль птица тебя рисовала,
Или раскрашивал лев, как дитя, из цветного пенала?

Ах, Эривань, Эривань! Не город — орешек каленый,
Улиц твоих большеротых кривые люблю вавилоны.

Я бестолковую жизнь, как мулла свой коран, замусолил,
Время свое заморозил и крови горячей не пролил.

Ах, Эривань, Эривань, ничего мне больше не надо.
Я не хочу твоего замороженного винограда!

<...>

6

Орущих камней государство —
Армения, Армения!
Хриплые горы к оружью зовущая —
Армения, Армения!

К трубам серебряным Азии вечно летящая —
Армения Армения!
Солнца персидские деньги щедро раздаривающая —
Армения, Армения!

7

Не развалины — нет, — но порубка могучего циркульного леса,
Якорные пни поваленных дубов звериного и басенного христианства,
Рулоны каменного сукна на капителях, как товар из языческой разграбленной лавки,
Виноградины с голубиное яйцо, завитки бараньих рогов
И нахохленные орлы с совиными крыльями, еще не оскверненные Византией.

8

Холодно розе в снегу:
На Севане снег в три аршина...
Вытащил горный рыбак расписные лазурные сани,
Сытых форелей усатые морды
Несут полицейскую службу
На известковом дне.

А в Эривани и в Эчмиадзине
Весь воздух выпила огромная гора,
Её бы приманить какой-то окариной
Иль дудкой приручить, чтоб таял снег во рту.

Снега, снега, снега на рисовой бумаге,
Гора плывет к губам.
Мне холодно. Я рад...

9

О порфирные цокая граниты,
Спотыкается крестьянская лошадка,
Забираясь на лысый цоколь
Государственного звонкого камня.
А за нею с узелками сыра,
Еле дух переводя, бегут курдины,
Примирившие дьявола и бога,
Каждому воздавши половину...

<...>

11

Я тебя никогда не увижу,
Близорукое армянское небо,
И уже не взгляну прищурясь
На дорожный шатер Арарата,
И уже никогда не раскрою
В библиотеке авторов гончарных
Прекрасной земли пустотелую книгу,
По которой учились первые люди.

12

Лазурь да глина, глина да лазурь,
Чего ж тебе ещё? Скорей глаза сощурь,
Как близорукий шах над перстнем бирюзовым,
Над книгой звонких глин, над книжною землёй,
Над гнойной книгою, над глиной дорогой,
Которой мучимся, как музыкой и словом.

Обороняет сон мою донскую сонь...

Обороняет сон мою донскую сонь,
И разворачиваются черепах маневры —
Их быстроходная, взволнованная бронь
И любопытные ковры людского говора...

И в бой меня ведут понятные слова —
За оборону жизни, оборону
Страны-земли, где смерть уснет, как днем сова...
Стекло Москвы горит меж ребрами гранеными.

Необоримые кремлевские слова —
В них оборона обороны
И брони боевой — и бровь, и голова
Вместе с глазами полюбовно собраны.

И слушает земля — другие страны — бой,
Из хорового падающий короба:
— Рабу не быть рабом, рабе не быть рабой, —
И хор поет с часами рука об руку.

1937