Бальмонт Константин Дмитриевич

Именно таким он и оставался в сознании современников — балагур, весельчак, нарочитый прожигатель жизни, человек-фейерверк. Публика отмечала его театральность, манерность и претенциозность, склонность к аффектации и эпатажу. И лишь самые близкие и чуткие понимали, что имеют дело с необычайно одиноким, оторванным от реального мира и беззащитным человеком, натурой мятущейся и непостоянной, но при этом необычайно щедрой. Не видеть подарков его широкой души мог только слепой, а не слышать его во время общения — глухой. Многие его современники умели и видеть, и слышать и, отмечая склонности Бальмонта к аффектации и самолюбованию, все же не переставали понимать, что перед ними чрезвычайно чуткий, нервный и увлекающийся человек, любознательный и добродушный. Особенно выдавал его смех — «детский и какой-то беззащитный. Этот детский смех его объяснял многие нелепые его поступки. Он, как ребёнок, отдавался настроению момента» — так подмечали друзья по поэтическому цеху.

Каким же путем привела судьба мальчика, родившегося третьим среди семи братьев в сельце Гумнищи Шуйского уезда Владимирской области в семье серьезного уездного чиновника, к статусу русского поэта-символиста, переводчика и эссеиста в богемном столичном обществе. Возможно, играло роль воспитание очень просвещенной, любящей литературу и музыку матери, которая и познакомила его с лучшими образцами русской поэзии, оказала сильное влияние на мировоззрение будущего поэта, введя его в мир музыки, словесности, истории, первой научив постигать красоту мира, побуждая изучать иностранные языки, устраивая литературные вечера и любительские спектакли и даже публикуясь в местной печати. А, может, уникально совпали душевный мир мальчика и атмосфера «красивого малого царство уюта и тишины», как он называл места, в которых родился, добавляя: «Моими лучшими учителями в поэзии были — усадьба, сад, ручьи, болотные озерки, шелест листвы, бабочки, птицы и зори».

Но жизнь требовала обучать детей не только с помощью бабочек и листвы, и, когда пришло время отдавать старших детей в школу, семья переехала в Шую, где в 1876 году Бальмонт поступил в подготовительный класс Шуйской гимназии. Потом будет другая гимназия, уже в городе Владимире, но воспоминания о годах обучения будут примерно одинаковыми — «как в тюрьме».

Силы жить и творить давала литература, и в конце 1885 года состоялся литературный дебют Бальмонта — в журнале были опубликованы его стихи, а в 1886 году он поступит на юридический факультет Московского университета и, увлекшись идеями революционного переустройства мира, примет участие в беспорядках, будет арестован, посидит в тюрьме и отправится обратно в Шую на перевоспитание, но останется при своем — мечте о том, что «воплощение человеческого счастья на земле» возможно.

На пути к признанию молодому поэту Бальмонту встретилось много отзывчивых людей, увидевших в нем талант и личность и оказавших большую помощь — это и писатель В.Г. Короленко, и профессора университета, и издатели журнала «Северный вестник», вокруг которого группировались поэты нового направления, и даже меценат, знаток западноевропейской литературы князь А.И. Урусов, который во многом способствовал расширению литературного кругозора молодого поэта. Они помогали ему советами, давали средства на публикации книг стихов и переводов, поддерживали в трудные минуты жизни, когда личные и семейные неудачи были обострены до крайности — поэт голодал, жил в бедности и предпринял первую попытку самоубийства. Попыток таких будет две, жен в его жизни будет три, а эмиграций и расставаний с родиной окажется тоже несколько: первая — с 1906 по 1913 год, а вторая — с 1920 года и до конца жизни.

Но пока Константин Дмитриевич полон желания переломить полосу невезения и, полюбив, по его словам, «умственную работу», взял за правило работать, не щадя своих сил, до конца своих дней. Он едет в Петербург в октябре 1892 года, где, вдохновленный знакомством с Н.М. Минским, Д.С. Мережковским и З.Н. Гиппиус, приступает к поискам «нового пространства, новой свободы», возможностей соединения поэтического слова с мелодикой, активно и творчески работает в самых разнообразных областях знаний — «осваивает один за другим многие языки, упиваясь работой, как одержимый... прочитывал целые библиотеки книг, начиная с трактатов о любимой им испанской живописи и кончая исследованиями по китайскому языку и санскриту», увлечённо изучал историю России, книги по естественным наукам и народному творчеству. Уже в зрелые годы, обращаясь к начинающим литераторам с наставлением, он писал, что дебютанту нужно «...уметь в весенний свой день сидеть над философской книгой и английским словарём, и испанской грамматикой, когда так хочется кататься на лодке и, может быть, можно с кем-то целоваться». А еще он путешествовал в 1886 году по Европе, изучая философские труды в европейских библиотеках, был весной 1897 года приглашён в Англию для чтения лекций по русской поэзии в Оксфордском университете, где познакомился, в частности, с антропологом Эдуардом Тайлором и филологом, историком религий Томасом Рис-Дэвидсом. «Первый раз в жизни я живу всецело и безраздельно эстетическими и умственными интересами и никак не могу насытиться сокровищницами живописи, поэзии и философии», — восторженно писал он друзьям.

В конце 1890 х годов Бальмонт вообще не оставался подолгу на одном месте — помимо заграничных поездок, основными пунктами его маршрута были Санкт-Петербург (октябрь 1898 — апрель 1899 годов), Москва и Подмосковье. Сборник «Горящие здания» (1900), занимающий центральное место в творческой биографии поэта, создавался большей частью в имении Баньки С.А. Полякова, образованного московского коммерсанта, математика, и полиглота, переводчика и издателя модернистского журнала «Весы», позднее учредившего символистское издательство «Скорпион», где вышли лучшие книги Бальмонта. А уж с 1901 года человек-фейерверк проявляет себя обжигающе — участвует в массовой студенческой демонстрации на площади у Казанского собора, критиковавшей режим террора в России и его организатора, Николая Второго, и по постановлению «особого совещания» был выслан из Санкт-Петербурга, на три года лишившись права проживания в столичных и университетских городах. Несколько месяцев он пробыл у друзей в усадьбе Волконских Сабынино Курской губернии (ныне Белгородской области), в марте 1902 года выехал в Париж, затем жил в Англии, Бельгии, вновь во Франции, летом 1903 года вернулся в Москву, затем направился на балтийское побережье, где занялся стихами, которые вошли в сборник «Только любовь». Проведя осень и зиму в Москве, в начале 1904 года Бальмонт вновь оказался в Европе (Испания, Швейцария, Франция), где нередко читал публичные лекции о русской и западноевропейской литературе. Ну а если добавить сюда путешествие в Мексику, которое поэт предпринял в конце 1904 года и откуда отправился в Калифорнию, создавая путевые заметки и очерки наряду с выполненными им вольными переложениями индейских космогонических мифов и преданий, то становится понятным, почему он оказался самым популярным поэтом в России в то время.

Его окружали восторженные поклонники и почитательницы, создававшиеся в эти годы поэтические кружки бальмонтистов и старавшиеся подражать кумиру не только в поэтическом самовыражении, но и в жизни. Уже в 1896 году Валерий Брюсов писал о существовании «школы Бальмонта» и о том, что почитатели перенимают у Бальмонта и внешность, и блистательную отделку стиха, щеголяние рифмами, созвучаниями, — и самую сущность его поэзии, он «удивил и восхитил своим „перезвоном хрустальных созвучий“, которые влились в душу с первым весенним счастьем». Россия была именно влюблена в Бальмонта. Его читали, декламировали и пели с эстрады, кавалеры нашёптывали его слова своим дамам, гимназистки «переписывали в тетрадки...», а многие поэты (в их числе М.А. Лохвицкая, В.Я. Брюсов, Андрей Белый, В.И. Иванов, М.А. Волошин, С.М. Городецкий) посвящали ему стихотворения, видя в нём «стихийного гения», обречённого возвышаться над миром и полностью погружённого «в откровения своей бездонной души».

Андрей Белый тогда уже отмечал необычайную щедрость его натуры: «Он не сумел соединить в себе все те богатства, которыми наградила его природа. Он — вечный мот душевных сокровищ... Получит — и промотает, получит и промотает. Он отдаёт их нам. Проливает на нас свой творческий кубок...» А сам Бальмонт, объясняя еще подростком расстроенным родственникам свое исключение из гимназистов за политические выступления и листовки против правительства, говорил не всем понятное: «...Я был счастлив, и мне хотелось, чтобы всем было так же хорошо. Мне казалось, что, если хорошо лишь мне и немногим, это безобразно».

Эта радость от возможности и огромного желания отдать, одарить другого — самый верный секретный код его жизни и творчества.