Видение

На болотах за еловым бором

Серебрится в заморозки лед.

И над всем торжественным простором

Совершают звезды перелет.

И когда сторожкая планета

Разольется конницами вьюг,

Холм знакомый тенью Пересвета

Возникает в Радонежье вдруг.

Богатырь, порошу обнимая,

Говорит понятней и сильней:

— Это здесь лежит орда Мамая,

Лунный щит давно блестит над ней!

И возносит в поднебесье руку:

— Расточилась проклятая гнусь,

Я зело наказываю внуку

Оберечь и осиянить Русь!..

И опять он пропадает в море

Глубины языческих ночей,

Где проносит ветер на просторе

Тяжкий стук иззубренных мечей.

1975

Поле Куликово

Облака идут-плывут на воле.

Звон мечей затих и стук подков.

Отдыхает Куликово поле

В синеве торжественных веков.

Лишь ковыль над ратью побежденной

Движется, как вешняя вода.

И в другие времена рожденный,

Прибыл я поговорить сюда.

Присягаю и холму, и броду,

И дубраве,

                 где от зорь темно...

Неужели русскому народу

Умереть в просторах суждено?

Я не зря стою, припоминаю,

О, ему действительно везло:

И чужие и свои мамаи

Кровь его расшвыривали зло.

И чужие и свои топтали

Ярость искрометную, дабы

Счастье не овеивало дали,

Месть не поднималась на дыбы.

Будто в наши долы и в лагуны,

В села горькие и в города

По тропе иуд втекают гунны

Безнаказанно и навсегда.

И предел страданию людскому

Я пока не вижу впереди,

Коль тоска по Дмитрию Донскому

Тихо заворочалась в груди.

Под луною ничего не ново,

Слезы вдов укажут путь волнам.

Помоги ты, поле Куликово,

Выжить нам

                     и выздороветь нам!

1975

Белый парус

Не ходи одна вдоль синя моря,

Не гляди восторженно вперёд,

Из пучин страдания и горя

Белый парус нет, не приплывёт.

И ещё, не позабыть, сказать бы,

Через всю Россию, ой, густы,

Где должны звенеть гармонью свадьбы,

Реют обелиски и кресты.

А над ними юные невесты,

Бабушки седые, овдовев,

Смолкли,

               будто Киевы и Бресты

В Сталинграде вытряхнули гнев...

И едва ль не до Берлина ныне

В лунную тоскующую ночь

Плачет вьюгой Волжская Твердыня,

Но ослепшим избам не помочь.

Красота и верность, берегитесь,

Ветер чёрен и волна крепка,

Белый парус утонул, а витязь

Новый меч не выковал пока.

Не ходи, ни счастьем, ни слезою

Не омыть нам погребальных плит,

Потому объятая грозою

Даль

            великорусская

                                        кипит!..

2002

Горькая правота

Осенние ветры над русской равниной гремят.

Затмением солнца дневной горизонт перекошен.

Лесными пожарами август истерзан и смят,

Как лист обгорелый, в траву на обочину брошен.

Моторами дымными трассы ревут и ревут.

Селенья безлюдные тонут за мглистою синью.

А в небе кремлёвские вороны кружат и рвут,

Кагально когтят ненаглядную нашу Россию.

Израненный воин в горах поднимается в рост.

Над ним наклоняются белые скалы Кавказа.

В багряных одеждах пылает распятый Христос,

И мир потрясает сверкнувшая молнией фраза:

«Всё злато сграбастали, доллары втиснули в рот,

Вокруг утверждая распутство и долю изгоя,

Но грянет расплата за божеский русский народ,

Казнители совести в детях лишатся покоя!..»

Сияй же, Россия, и слёзы обиды утри,

Тебя оскорбили, ну что же, ну что же, ну что же?

Из мифа воскреснув, спешат к тебе богатыри,

На юного Сергия в скалах Кавказа похожи.

Мне кажется, это я сам напросился в бои,

Шагнул и сразился, ордынца в штыки принимая.

Меня врачевали иконные очи твои,

Тропу овевая туманами звёздного мая.

Я, русский, к любому тяну откровенно ладонь

И слушаю колокол дружества и благовестья.

Но тех, кто нас предал, настигнет священный огонь,

Молитва Победы,

                          бессмертная песня возмездья!

1999

На Волховском фронте

Рытвины, траншеи, ветер, ветер

Пролетает из конца в конец.

Не отсюда ль молча на рассвете

В рукопашную шагнул отец?

Грело солнце мартовское вяло,

Черный лес придерживал пургу.

И лежал он долго,

                            кровь стекала

И следы твердели на снегу.

И уже почти под небесами

Мать моя почудилась ему,

Молодая, с карими глазами,

Восьмерых примкнула к одному:

— Ты куда собрался и попутно

Всех бедой надумал угостить,

Воевать и умирать нетрудно,

Тяжелей детей твоих растить! —

Древний Волхов не плескал волною,

Не качали плёсы лебедей.

Это было с ним, а не со мною,

Я сегодня старше и седей.

Но, как прежде, на моем Урале,

Будоража огнеликий чад,

Голосом высокорудной стали

Поезда на станциях кричат.

И полны неодолимой неги,

Рассекая крыльями простор,

Лебедята

                рвутся от Онеги

К тайнам златоустовских озер.

Где шумели кедры — там чащобы,

Синева спадает с горных плеч.

Сберегли Европу мы, еще бы

Нам свою Россию уберечь!

1987

Тоска по крыльям

Чего судьба мне только не давала,

А жизнь моя, как прежде, нелегка.

...Оплаканные синью перевалы,

Наполненные солнцем облака.

Красавицу уже не покорю я,

В дому Кощея не взломаю дверь...

Вот сяду под скалой да погорюю,

Подумаю, что делать мне теперь.

И, подсмотрев, как снова я не плачу,

Седой Урал, по-стариковски прост,

За молодость, не знавшую удачи,

Преподнесет озёрный ковшик звёзд.

Он скажет громко: Выбирай любую!

Но я устало руку отведу.

Ведь я ищу не просто голубую,

А самую бессмертную звезду.

В полночный час над луговым простором,

В горах дремучих, где шумит река,

Её, наверно, видел только ворон

Да ветер, пролетевший сквозь века...

1967