Жуковский Василий Андреевич

(1783 — 1852)

Скорее всего, даже человек, далекий и от литературы, и от истории, сумеет правильно оценить мизерность шансов для бастарда XVIII века, рожденного от пленной, проданной в рабство турчанки и имеющего жену и детей русского барина на то, чтобы занять хоть сколько-нибудь достойное положение в светском обществе. Но это если не брать в расчет руку провидения, прокладывающего порой для людских судеб особые пути. Для Василия Андреевича Жуковского, получившего свое отчество и фамилию при крещении от случайного заезжего в поместье обедневшего помещика-приживала, провидение постаралось особо.

Появившись на свет в селе Мишенское Белевского уезда Тульской губернии, где жил его отец Афанасий Бунин, будущий великий поэт и признанный воспитатель царских детей, к тому же будущий автор слов государственного гимна Российской империи «Боже, царя храни!», а пока лишь безродный турецкий мальчик, сразу и постоянно попадает под опеку разных, но очень сердобольных людей. Его записывали в гусарский полк в 1785 году, ему нанимали учителей-иностранцев в 1789-м, а после переезда всей семьи в Тулу в 1790-м отдали в престижный в городе пансион и наняли приходящего учителя-литератора. Но приходящие учителя исчезали, заявляя, что мальчик лишен всяких дарований. Из Главного народного училища, куда его приняли, он был быстро исключен за «неспособность», а провидение продолжало подавать ему руку: сводные сестры приглашали его в свои имения, и там он знакомился с их домашним театром и начинал писать свои первые трагедии и мелодрамы, мечтая стать драматургом, законная жена отца-помещика, родившая мужу 11 детей, тоже принимала участие в прижитом мужем на стороне мальчике и в 1797 году привезла Жуковского в Москву и представила его инспектору пансиона. Оказалось, что юный отпрыск знаменитого своими способностями клана Буниных хорошо знает французский и отчасти немецкий язык, а также хорошо начитан во французской и русской литературе. Увлекательная учеба в пансионе, хорошие учителя, много талантливых новых друзей помогали развиваться и крепнуть литературному дару Василия Андреевича, и после выпуска 1800 года, когда по результатам выпускных экзаменов Жуковский удостоился именной серебряной медали, а его имя было помещено на мраморной доске у входа в пансион, он продолжает писать свои наброски и переводить одну за другой пьесы иностранных авторов.

Потом будет государственная служба в ненавистной ему конторе в Москве и «побеги» в тульское Мишенское, где продолжали жить родные люди — мать, сводные сестры, их дети. Будет Петербург, куда он впервые поехал с друзьями в 1805 году, где постоянно посещал галереи и тетры, обдумывал свои пьесы. Позднее, живя в Москве, Жуковский занимал пост редактора журнала «Вестник Европы», делал много переводов, создал свою «милую Светлану», ставшую до пушкинской Татьяны самым ярким поэтическим образом русской девушки в поэзии того времени, а в 1812 году, после бегства Наполеона из Москвы, начинает создавать знаменитую и популярную у публики элегию — оду «Певец во стане русских воинов», которую учили наизусть многие сражавшиеся офицеры.

В 1815 году Василий Андреевич будет метаться между Петербургом и Дерптом, пытаясь безуспешно вылечить свою многолетнюю любовь к юной племяннице Маше Протасовой, но зато встретится и познакомится с юным отпрыском Пушкиным и пророчески напишет Вяземскому знаменитые строчки:

«Это надежда нашей словесности. Боюсь только, чтобы он, вообразив себя зрелым, не мешал себе созреть! Нам всем надобно соединиться, чтобы помочь вырасти этому будущему гиганту, который всех нас перерастает...»

В последующие годы, живя постоянно в Петербурге и окрестностях, став учителем в царской семье, он открыл в себе амплуа легкого салонного стихотворца, который сочинял стихи на случай и прочие экспромты, и, будучи незаурядным поэтом, смог создать альбомную поэзию в высоком качестве. Это стало возможно благодаря его умению быть открытым и его внутренней глубине.

Но впереди была еще четверть века жизни, деятельности и путешествий, участия в государственной и литературной жизни России, создание стихов, баллад, поэм, эпосов, а потом даже поздняя женитьба почти в шестьдесят лет и последующее рождение детей, и перевод знаменитой «Одиссеи» Гомера в то же самое время. Была и горькая участь видеть преждевременный уход многих друзей и трагическую смерть победителя-ученика, «русского солнца поэзии», отправить его в последний путь.

А пока длительное путешествие по России в том же 1837 году в составе свиты наследника престола было его обязанностью, и это тоже был многозначительный кивок судьбы — многим ли поэтам удавалось проехать всю Россию, от юга до глубокого севера...

В Вятке он встретил А.И. Герцена, который был их гидом по городу, повидал промышленные центры Урала — Екатеринбург, Невьянск и Тагил. Оттуда — в Сибирь, через Тюмень до Тобольска. Несмотря на крайнюю плотность программы, Жуковский сумел найти и зарисовать место гибели Ермака и познакомиться с местными литераторами. На обратном пути через Урал посетили Курган через Ялуторовск. В Кургане поэту удалось увидеться с ссыльными декабристами, и он по пути в Златоуст отправил императору, а потом отдельно и императрице ходатайство о судьбе декабристов с просьбой о смягчении их участи, ратуя за каждого в отдельности.

Во время посещения Тулы Жуковский успел заехать в родные места — Белев и Мишенское, проездом через Москву посетить Воробьевы горы и Сокольники.

И продолжить путешествие на юг — в Николаев, Одессу, а оттуда — в Крым. В сентябре 1837 года он побывал в Никитском ботаническом саду и в Ялте, посетил Алупку, где для графа Воронцова строили дворец, а в октябре, переболев в Екатеринославе, прибыл в Киев. По пути обратно в Москву он посетил Воронеж и Тулу, вернувшись из путешествия прямо на пожар Зимнего дворца.

Через два года, в 1839-м, он будет уже присутствовать при освящении восстановленного после пожара Зимнего дворца и на закладке в Москве 18 сентября Храма Христа Спасителя. Он за свою жизнь посетит сотни мест в России, не раз побывает во всех достопримечательных городах Европы, встретится с десятками литераторов и художников, русских и европейских, примет участие в становлении многих из них, обогреет личной поддержкой и ходатайствами перед сильными мира сего и так же многих проводит в последний путь в мир иной, будет спасать литературное наследие великих друзей и просить за каждого, попавшего в беду и жизненную опалу, будет обласкан и щедро оделен властью, но главное всегда окажется неизменным для него — после всех побед, поражений, испытаний и радостей он будет призывать правителей к проявлению человеческого участия, заслужив в обществе мнение, что «в делах помощи Жуковский не боялся быть назойливым».

Может, именно ради этой способности сохранять в душе через всю жизнь чувства сострадания и справедливости и иметь возможность бесстрашно напоминать властителям мира о них провидение и одарило своей заботой безродного мальчика?

Жуковский Василий Андреевич

Скорее всего, даже человек, далекий и от литературы, и от истории, сумеет правильно оценить мизерность шансов для бастарда XVIII века, рожденного от пленной, проданной в рабство турчанки и имеющего жену и детей русского барина на то, чтобы занять хоть сколько-нибудь достойное положение в светском обществе. Но это если не брать в расчет руку провидения, прокладывающего порой для людских судеб особые пути. Для Василия Андреевича Жуковского, получившего свое отчество и фамилию при крещении от случайного заезжего в поместье обедневшего помещика-приживала, провидение постаралось особо.

Появившись на свет в селе Мишенское Белевского уезда Тульской губернии, где жил его отец Афанасий Бунин, будущий великий поэт и признанный воспитатель царских детей, к тому же будущий автор слов государственного гимна Российской империи «Боже, царя храни!», а пока лишь безродный турецкий мальчик, сразу и постоянно попадает под опеку разных, но очень сердобольных людей. Его записывали в гусарский полк в 1785 году, ему нанимали учителей-иностранцев в 1789-м, а после переезда всей семьи в Тулу в 1790-м отдали в престижный в городе пансион и наняли приходящего учителя-литератора. Но приходящие учителя исчезали, заявляя, что мальчик лишен всяких дарований. Из Главного народного училища, куда его приняли, он был быстро исключен за «неспособность», а провидение продолжало подавать ему руку: сводные сестры приглашали его в свои имения, и там он знакомился с их домашним театром и начинал писать свои первые трагедии и мелодрамы, мечтая стать драматургом, законная жена отца-помещика, родившая мужу 11 детей, тоже принимала участие в прижитом мужем на стороне мальчике и в 1797 году привезла Жуковского в Москву и представила его инспектору пансиона. Оказалось, что юный отпрыск знаменитого своими способностями клана Буниных хорошо знает французский и отчасти немецкий язык, а также хорошо начитан во французской и русской литературе. Увлекательная учеба в пансионе, хорошие учителя, много талантливых новых друзей помогали развиваться и крепнуть литературному дару Василия Андреевича, и после выпуска 1800 года, когда по результатам выпускных экзаменов Жуковский удостоился именной серебряной медали, а его имя было помещено на мраморной доске у входа в пансион, он продолжает писать свои наброски и переводить одну за другой пьесы иностранных авторов.

Потом будет государственная служба в ненавистной ему конторе в Москве и «побеги» в тульское Мишенское, где продолжали жить родные люди — мать, сводные сестры, их дети. Будет Петербург, куда он впервые поехал с друзьями в 1805 году, где постоянно посещал галереи и тетры, обдумывал свои пьесы. Позднее, живя в Москве, Жуковский занимал пост редактора журнала «Вестник Европы», делал много переводов, создал свою «милую Светлану», ставшую до пушкинской Татьяны самым ярким поэтическим образом русской девушки в поэзии того времени, а в 1812 году, после бегства Наполеона из Москвы, начинает создавать знаменитую и популярную у публики элегию — оду «Певец во стане русских воинов», которую учили наизусть многие сражавшиеся офицеры.

В 1815 году Василий Андреевич будет метаться между Петербургом и Дерптом, пытаясь безуспешно вылечить свою многолетнюю любовь к юной племяннице Маше Протасовой, но зато встретится и познакомится с юным отпрыском Пушкиным и пророчески напишет Вяземскому знаменитые строчки:

«Это надежда нашей словесности. Боюсь только, чтобы он, вообразив себя зрелым, не мешал себе созреть! Нам всем надобно соединиться, чтобы помочь вырасти этому будущему гиганту, который всех нас перерастает...»

В последующие годы, живя постоянно в Петербурге и окрестностях, став учителем в царской семье, он открыл в себе амплуа легкого салонного стихотворца, который сочинял стихи на случай и прочие экспромты, и, будучи незаурядным поэтом, смог создать альбомную поэзию в высоком качестве. Это стало возможно благодаря его умению быть открытым и его внутренней глубине.

Но впереди была еще четверть века жизни, деятельности и путешествий, участия в государственной и литературной жизни России, создание стихов, баллад, поэм, эпосов, а потом даже поздняя женитьба почти в шестьдесят лет и последующее рождение детей, и перевод знаменитой «Одиссеи» Гомера в то же самое время. Была и горькая участь видеть преждевременный уход многих друзей и трагическую смерть победителя-ученика, «русского солнца поэзии», отправить его в последний путь.

А пока длительное путешествие по России в том же 1837 году в составе свиты наследника престола было его обязанностью, и это тоже был многозначительный кивок судьбы — многим ли поэтам удавалось проехать всю Россию, от юга до глубокого севера...

В Вятке он встретил А.И. Герцена, который был их гидом по городу, повидал промышленные центры Урала — Екатеринбург, Невьянск и Тагил. Оттуда — в Сибирь, через Тюмень до Тобольска. Несмотря на крайнюю плотность программы, Жуковский сумел найти и зарисовать место гибели Ермака и познакомиться с местными литераторами. На обратном пути через Урал посетили Курган через Ялуторовск. В Кургане поэту удалось увидеться с ссыльными декабристами, и он по пути в Златоуст отправил императору, а потом отдельно и императрице ходатайство о судьбе декабристов с просьбой о смягчении их участи, ратуя за каждого в отдельности.

Во время посещения Тулы Жуковский успел заехать в родные места — Белев и Мишенское, проездом через Москву посетить Воробьевы горы и Сокольники.

И продолжить путешествие на юг — в Николаев, Одессу, а оттуда — в Крым. В сентябре 1837 года он побывал в Никитском ботаническом саду и в Ялте, посетил Алупку, где для графа Воронцова строили дворец, а в октябре, переболев в Екатеринославе, прибыл в Киев. По пути обратно в Москву он посетил Воронеж и Тулу, вернувшись из путешествия прямо на пожар Зимнего дворца.

Через два года, в 1839-м, он будет уже присутствовать при освящении восстановленного после пожара Зимнего дворца и на закладке в Москве 18 сентября Храма Христа Спасителя. Он за свою жизнь посетит сотни мест в России, не раз побывает во всех достопримечательных городах Европы, встретится с десятками литераторов и художников, русских и европейских, примет участие в становлении многих из них, обогреет личной поддержкой и ходатайствами перед сильными мира сего и так же многих проводит в последний путь в мир иной, будет спасать литературное наследие великих друзей и просить за каждого, попавшего в беду и жизненную опалу, будет обласкан и щедро оделен властью, но главное всегда окажется неизменным для него — после всех побед, поражений, испытаний и радостей он будет призывать правителей к проявлению человеческого участия, заслужив в обществе мнение, что «в делах помощи Жуковский не боялся быть назойливым».

Может, именно ради этой способности сохранять в душе через всю жизнь чувства сострадания и справедливости и иметь возможность бесстрашно напоминать властителям мира о них провидение и одарило своей заботой безродного мальчика?


Стихи Об Индии

Стихи о России

О каких местах писал поэт

Наль и Дамаянти. Индийская повесть (отрывок)

В те дни, когда мы верим нашим снам
И видим в их несбыточности быль,
Я видел сон: казалось, будто я
Цветущею долиной Кашемира
Иду один; со всех сторон вздымались
Громады гор, и в глубине долины,
Как в изумрудном, до краев лазурью
Наполненном сосуде, — небеса
Вечерние спокойно отражая, —
Сияло озеро; по склону гор
От запада сходила на долину
Дорога, шла к востоку и вдали
Терялася, сливаясь с горизонтом.
Был вечер тих; все вкруг меня молчало;
Лишь изредка над головой моей,
Сияя, голубь пролетал, и пели
Его волнующие воздух крылья.
Вдруг вдалеке послышались мне клики;
И вижу я: от запада идет
Блестящий ход; змеею бесконечной
В долину вьется он; и вдруг я слышу:
Играют марш торжественный; и сладкой
Моя душа наполнилася грустью.
Пока задумчиво я слушал, мимо
Прошел весь ход, и я лишь мог приметить
Там, в высоте, над радостно шумящим
Народом, паланкин; как привиденье,
Он мне блеснул в глаза; и в паланкине
Увидел я царевну молодую,
Невесту севера; и на меня
Она глаза склонила мимоходом;
И скрылось все... когда же я очнулся,
Уж царствовала ночь и над долиной
Горели звезды; но в моей душе
Был светлый день; я чувствовал, что в ней
Свершилося как будто откровенье
Всего прекрасного, в одно живое
Лицо слиянного. — И вдруг мой сон
Переменился: я себя увидел
В царевом доме, и лицом к лицу
Предстало мне души моей виденье;
И мнилось мне, что годы пролетели
Мгновеньем надо мной, оставив мне
Воспоминание каких-то светлых
Времен, чего-то чудного, какой-то
Волшебной жизни. — И мой сон
Опять переменился: я увидел
Себя на берегу реки широкой;
Садилось солнце; тихо по водам
Суда, сияя, плыли, и за ними
Серебряный тянулся след; вблизи
В кустах светился домик; на пороге
Его дверей хозяйка молодая
С младенцем спящим на руках стояла...
И то была моя жена с моею
Малюткой дочерью... и я проснулся;
И милый сон мой стал блаженной былью.

И ныне тихо, без волненья льется
Поток моей уединенной жизни.
Смотря в лицо подруги, данной богом
На освященье сердца моего,
Смотря, как спит сном ангела на лоне
У матери младенец мой прекрасный,
Я чувствую глубоко тот покой,
Которого так жадно здесь мы ищем,
Не находя нигде; и слышу голос,
Земные все смиряющий тревоги:
Да не смущается твоя душа,
Он говорит мне, веруй в бога, веруй
В меня. Мне было суждено своею
Рукой на двух родных, земной судьбиной
Разрозненных могилах те слова
Спасителя святые написать;
И вот теперь, на вечере моем,
Рука жены и дочери рука
Еще на легкой жизненной странице
Их пишут для меня, дабы потом
На гробовой гостеприимный камень
Перенести в успокоенье скорби,
В воспоминание земного счастья,
В вознаграждение любви земныя
И жизни вечныя на упованье.

И в тихий мой приют, от всех забот
Житейского живой оградой сада
Отгороженный, друг минувших лет,
Поэзия ко мне порой приходит
Рассказами досуг мой веселить.
И жив в моей душе тот светлый образ,
Который так ее очаровал
Во время о́но... Часто на краю
Небес, когда уж солнце село, видим
Мы облака; из-за пурпурных ярко
Выглядывают золотые, светлым
Вершинам гор подобные; и видит
Воображенье там как будто область
Иного мира. Так теперь созданьем
Мечты, какой-то областью воздушной
Лежит вдали минувшее мое;
И мнится мне, что благодатный образ,
Мной встреченный на жизненном пути,
По-прежнему оттуда мне сияет.
Но он уж не один, их два; и прежний
В короне, а другой в венке живом
Из белых роз, и с прежним сходен он,
Как расцветающий с расцветшим цветом;
И на меня он светлый взор склоняет
С такою же приветною улыбкой,
Как тот, когда его во сне я встретил.
И имя им одно. И ныне я
Тем милым именем последний цвет,
Поэзией мне данный, знаменую
В воспоминание всего, что было
Сокровищем тех светлых жизни лет
И что теперь так сладостно чарует
Покой моей обвечеревшей жизни.

Жаворонок

На солнце темный лес зардел,
В долине пар белеет тонкий,
И песню раннюю запел
В лазури жаворонок звонкий.
Он голосисто с вышины
Поет, на солнышке сверкая:
Весна пришла к нам молодая,
Я здесь пою приход весны.
Здесь так легко мне, так радушно,
Так беспредельно, так воздушно;
Весь божий мир здесь вижу я.
И славит бога песнь моя!

1851

Молитва русского народа

Боже! Царя храни!
Славному долги дни
Дай на земли!

Гордых смирителю,
Слабых хранителю,
Всех утешителю
Все ниспошли!

Перводержавную
Русь православную,
Боже, храни!

Царство ей стройное
В силе спокойное! —
Все ж недостойное
Прочь отжени!

Воинство бранное,
Славой избранное,
Боже, храни!

Воинам мстителям,
Чести спасителям,
Миротворителям —
Долгие дни!

Мирных воителей,
Правды блюстителей,
Боже, храни!

Жизнь их примерную,
Нелицемерную,
Доблестям верную
Ты помяни!

О, Провидение!
Благословение
Нам ниспошли!

К благу стремление,
В счастье смирение,
В скорби терпение
Дай на земли!

Будь нам заступником,
Верным сопутником
Нас провожай!

Светлопрелестная,
Жизнь наднебесная,
Сердцу известная,
Сердцу сияй!

1814