Саша Чёрный

(1880 — 1932)

Его называют поэтом Серебряного века, прозаиком, журналистом, получившим широкую известность за авторство популярных лирико-сатирических стихотворных фельетонов. Об этом ли мечтал в детстве Александр Михайлович Гликберг, родившийся в городе Одессе Российской империи в семье провизора, представителя химической фирмы, и наследницы купеческой семьи? В ранней юности он скорее всего не очень думал о себе как о писателе, пытаясь избегать усидчивых занятий то в одной, то в другой гимназии, которые менялись при переезде из города Белая Церковь в Житомир и потом в Санкт-Петербург с 1890 по 1900 годы. Но при желании судьба расставляет знаки на жизненном пути. В жизни Александра в этом качестве чудесным образом будут фигурировать благородный опекун, помогавший мальчику устроиться на работу и поддерживавший его в появившемся желании писать и статьи в газету, и очерки, и стихи пока только для знакомых, а потом еще появится неожиданная фея, преданная возлюбленная, умеющая ввести начинающего писателя в круг петербургских ученых и философов — сама она была племянницей известного философа профессора Петербургского университета А. Введенского и дальней родственницей предпринимателя, знаменитого создателя магазинов Г. Елисеева.

А пока в 1900 году он призван на военную службу на два года, потом поживет в небольшом городке Новоселицы, где устроится работать таможенником на границе с Австро-Венгрией, но, поселившись в Житомире, начал сотрудничать с газетой «Волынский вестник», и уже в 1904 году было напечатано его первое стихотворное произведение «Дневник резонёра». Публику заинтересовали его публикации, и потом, в Петербурге, где он сначала в 1905 году устроится работать в железнодорожную налоговую службу, благодаря появившейся в его жизни той самой фее, он свой статус повысит и получит шанс оставить работу в железнодорожной конторе и полностью заняться литературой. Началось сотрудничество с сатирическими журналами — «Зритель», «Журнальчик», «Леший», «Альманах», «Маски». Они открывались, закрывались, а Александр Гликберг понял, что он в этом деле всерьез и надолго, и в ноябре 1905 года появился псевдоним — Саша Черный. Вряд ли он метил в века, как его уже широко известный коллега по творческой профессии, у которого он явно позаимствовал привязанность к выбору цвета краски для псевдонима, но и у него уже была своя публика, и популярность среди читателей росла. И Белый, и Черный окажутся рядом у литературоведов будущего.

Добрые опекуны и феи позаботились о том, чтобы в 1906 году Саша Чёрный уехал в Германию, там он был слушателем лекций в Гейдельбергском университете. В 1908 году Саша вернулся в Санкт-Петербург, где как раз только открылся новый журнал «Сатирикон». Наряду с другими известными поэтами Саша Черный стал его постоянным автором. Более того, с 1908 по 1911 год он занимал позицию бесспорного поэтического лидера «Сатирикона». Благодаря журналу Саша имел всероссийскую славу. Корней Чуковский вспоминал: «Как только выходил новый номер журнала, читатели сразу же начинали искать в нём произведения Саши Чёрного. Каждая курсистка или врач, студент или инженер, учитель или адвокат могли рассказать их наизусть». Судьба не ошиблась в своем избраннике — он сумел заметить и оценить ее подсказки.

Его стихи были в то время у всех на устах, читатели любили их за искромётный юмор, особенную желчь и горечь, хлёсткую сатиру, простодушие и в то же время дерзость, остроумные замечания и наивную детскость, так что теперь газеты и журналы просто боролись за право печатать поэзию Саши, один за другим выходили в свет сборники его поэзии: «Невольная дань», «Всем нищим духом», «Сатиры». Но в 1911 году молодой поэт, возможно, чутко уловил новую подсказку времени и, почувствовав, что исчерпал себя в сатирическом направлении, ушел из этих журналов и дебютировал в детской литературе. Первые детские стихи и рассказы в 1911–1912 годах повели за собой знаменитую «Живую азбуку» в стихах в 1914 году, а в 1915 году сборник детских стихотворений «Тук-тук». Произведения для детей заняли основное место в творчестве Саши Чёрного.

В 1914 году его призвали на фронт, но поэты — символисты, акмеисты, имаженисты и прочие иже с ними с войной имели свои счеты: они впадали в депрессию. Саша не стал исключением, а после выписки из госпиталя служил в медицинских частях, был смотрителем госпиталя в Гатчине, затем отправился на фронт с Варшавским сводным полевым госпиталем и помогал смотрителю в полевом запасном госпитале Пскова. И когда в этот город в конце августа 1918 года вступила Красная Армия, Саша покинул его вместе с другими беженцами. Революцию он не принял. Поэт делал попытки примириться с новой властью, но ничего не получилось, несмотря на то, что большевики предложили ему возглавить газету в Вильно. Чёрный выехал из России в 1920 году. Сначала он с супругой переехал в Прибалтику, в город Ковно. Затем перебрались в Берлин. Здесь он продолжал заниматься литературной деятельностью. Поэт сотрудничал с издательствами «Сполохи», «Руль», «Воля России», «Сегодня», «Грани». В 1923 году вышла книга с его стихами «Жажда», изданная на собственные средства. Все произведения были пропитаны тоской по родине, в их строках проглядывалось горестное положение поэта «под чужим солнцем». В 1924 году Чёрный переехал во Францию и здесь приложил все усилия, чтобы сделать популярной русскую литературу за границей, являлся организатором литературных вечеров, ездил по всей Франции и Бельгии с чтением своих стихов для русскоязычных слушателей, каждый год принимал участие в «днях русской культуры», выпустил детский альманах «Русская земля», в котором рассказывалось о русском народе, его истории и творчестве.

Было ли это уже нужно и интересно русскому народу, который продолжал жить без Саши, это вопрос отдельный. Но то, что он не переставал создавать новые хорошие произведения для детей, наверняка продлило и будет длить дальше его жизнь в литературе и среди новых и новых читателей.

Он умер в южной части Франции, где в 1929 году построил гостеприимный домик, куда приезжало много русских гостей, место его захоронения оказалось утерянным, но связь с русской читающей публикой пережила многое за прошедшие десятилетия, и есть по-прежнему — Саша правильно понял знаки судьбы, и они его не обманули.

Саша Чёрный

Его называют поэтом Серебряного века, прозаиком, журналистом, получившим широкую известность за авторство популярных лирико-сатирических стихотворных фельетонов. Об этом ли мечтал в детстве Александр Михайлович Гликберг, родившийся в городе Одессе Российской империи в семье провизора, представителя химической фирмы, и наследницы купеческой семьи? В ранней юности он скорее всего не очень думал о себе как о писателе, пытаясь избегать усидчивых занятий то в одной, то в другой гимназии, которые менялись при переезде из города Белая Церковь в Житомир и потом в Санкт-Петербург с 1890 по 1900 годы. Но при желании судьба расставляет знаки на жизненном пути. В жизни Александра в этом качестве чудесным образом будут фигурировать благородный опекун, помогавший мальчику устроиться на работу и поддерживавший его в появившемся желании писать и статьи в газету, и очерки, и стихи пока только для знакомых, а потом еще появится неожиданная фея, преданная возлюбленная, умеющая ввести начинающего писателя в круг петербургских ученых и философов — сама она была племянницей известного философа профессора Петербургского университета А. Введенского и дальней родственницей предпринимателя, знаменитого создателя магазинов Г. Елисеева.

А пока в 1900 году он призван на военную службу на два года, потом поживет в небольшом городке Новоселицы, где устроится работать таможенником на границе с Австро-Венгрией, но, поселившись в Житомире, начал сотрудничать с газетой «Волынский вестник», и уже в 1904 году было напечатано его первое стихотворное произведение «Дневник резонёра». Публику заинтересовали его публикации, и потом, в Петербурге, где он сначала в 1905 году устроится работать в железнодорожную налоговую службу, благодаря появившейся в его жизни той самой фее, он свой статус повысит и получит шанс оставить работу в железнодорожной конторе и полностью заняться литературой. Началось сотрудничество с сатирическими журналами — «Зритель», «Журнальчик», «Леший», «Альманах», «Маски». Они открывались, закрывались, а Александр Гликберг понял, что он в этом деле всерьез и надолго, и в ноябре 1905 года появился псевдоним — Саша Черный. Вряд ли он метил в века, как его уже широко известный коллега по творческой профессии, у которого он явно позаимствовал привязанность к выбору цвета краски для псевдонима, но и у него уже была своя публика, и популярность среди читателей росла. И Белый, и Черный окажутся рядом у литературоведов будущего.

Добрые опекуны и феи позаботились о том, чтобы в 1906 году Саша Чёрный уехал в Германию, там он был слушателем лекций в Гейдельбергском университете. В 1908 году Саша вернулся в Санкт-Петербург, где как раз только открылся новый журнал «Сатирикон». Наряду с другими известными поэтами Саша Черный стал его постоянным автором. Более того, с 1908 по 1911 год он занимал позицию бесспорного поэтического лидера «Сатирикона». Благодаря журналу Саша имел всероссийскую славу. Корней Чуковский вспоминал: «Как только выходил новый номер журнала, читатели сразу же начинали искать в нём произведения Саши Чёрного. Каждая курсистка или врач, студент или инженер, учитель или адвокат могли рассказать их наизусть». Судьба не ошиблась в своем избраннике — он сумел заметить и оценить ее подсказки.

Его стихи были в то время у всех на устах, читатели любили их за искромётный юмор, особенную желчь и горечь, хлёсткую сатиру, простодушие и в то же время дерзость, остроумные замечания и наивную детскость, так что теперь газеты и журналы просто боролись за право печатать поэзию Саши, один за другим выходили в свет сборники его поэзии: «Невольная дань», «Всем нищим духом», «Сатиры». Но в 1911 году молодой поэт, возможно, чутко уловил новую подсказку времени и, почувствовав, что исчерпал себя в сатирическом направлении, ушел из этих журналов и дебютировал в детской литературе. Первые детские стихи и рассказы в 1911–1912 годах повели за собой знаменитую «Живую азбуку» в стихах в 1914 году, а в 1915 году сборник детских стихотворений «Тук-тук». Произведения для детей заняли основное место в творчестве Саши Чёрного.

В 1914 году его призвали на фронт, но поэты — символисты, акмеисты, имаженисты и прочие иже с ними с войной имели свои счеты: они впадали в депрессию. Саша не стал исключением, а после выписки из госпиталя служил в медицинских частях, был смотрителем госпиталя в Гатчине, затем отправился на фронт с Варшавским сводным полевым госпиталем и помогал смотрителю в полевом запасном госпитале Пскова. И когда в этот город в конце августа 1918 года вступила Красная Армия, Саша покинул его вместе с другими беженцами. Революцию он не принял. Поэт делал попытки примириться с новой властью, но ничего не получилось, несмотря на то, что большевики предложили ему возглавить газету в Вильно. Чёрный выехал из России в 1920 году. Сначала он с супругой переехал в Прибалтику, в город Ковно. Затем перебрались в Берлин. Здесь он продолжал заниматься литературной деятельностью. Поэт сотрудничал с издательствами «Сполохи», «Руль», «Воля России», «Сегодня», «Грани». В 1923 году вышла книга с его стихами «Жажда», изданная на собственные средства. Все произведения были пропитаны тоской по родине, в их строках проглядывалось горестное положение поэта «под чужим солнцем». В 1924 году Чёрный переехал во Францию и здесь приложил все усилия, чтобы сделать популярной русскую литературу за границей, являлся организатором литературных вечеров, ездил по всей Франции и Бельгии с чтением своих стихов для русскоязычных слушателей, каждый год принимал участие в «днях русской культуры», выпустил детский альманах «Русская земля», в котором рассказывалось о русском народе, его истории и творчестве.

Было ли это уже нужно и интересно русскому народу, который продолжал жить без Саши, это вопрос отдельный. Но то, что он не переставал создавать новые хорошие произведения для детей, наверняка продлило и будет длить дальше его жизнь в литературе и среди новых и новых читателей.

Он умер в южной части Франции, где в 1929 году построил гостеприимный домик, куда приезжало много русских гостей, место его захоронения оказалось утерянным, но связь с русской читающей публикой пережила многое за прошедшие десятилетия, и есть по-прежнему — Саша правильно понял знаки судьбы, и они его не обманули.


Стихи О деревне Чебенли

О каких местах писал поэт

В башкирской деревне

За тяжелым гусем старшим
Вперевалку, тихим маршем
Гуси шли, как полк солдат.

Овцы густо напылили,
И сквозь клубы серой пыли
Пламенел густой закат.

А за овцами коровы,
Тучногруды и суровы,
Шли, мыча, плечо с плечом.

На веселой лошаденке
Башкиренок щелкал звонко
Здоровеннейшим бичом.

Козы мекали трусливо
И щипали торопливо
Свежий ивовый плетень.

У плетня на старой балке
Восемь штук сидят, как галки,
Исхудалые, как тень.

Восемь штук туберкулезных,
Совершенно не серьезных,
Ржут, друг друга тормоша.

И башкир, хозяин старый,
На раздольный звон гитары
Шепчет: «Больно караша!»

Вкруг сгрудились башкирята.
Любопытно, как телята,
В городских гостей впились.

В стороне худая дева
С волосами королевы
Удивленно смотрит ввысь.

Перед ней туберкулезный
Жадно тянет дух навозный
И, ликуя, говорит —

О закатно-алой тризне,
О значительности жизни,
Об огне ее ланит.

«Господа, пора ложиться —
Над рекой туман клубится».
— «До свиданья!», «До утра!»

Потонули в переулке
Шум шагов и хохот гулкий...
Вечер канул в вечера.

А в избе у самовара
Та же пламенная пара
Замечталась у окна.

Пахнет йодом, мятой, спиртом,
И, смеясь над бедным флиртом,
В стекла тянется луна.

1909

Кумысные вирши

Благословен степной ковыль,
Сосцы кобыл и воздух пряный.
Обняв кумысную бутыль,
По целым дням сижу как пьяный.

За печкой свищут соловьи
И брекекекствуют лягушки.
В честь их восторженной любви
Тяну кумыс из липкой кружки.

Ленясь, смотрю на берега...
Душа вполне во власти тела —
В неделю правая нога
На девять фунтов пополнела.

Видали ль вы, как степь цветет?
Я не видал, скажу по чести;
Должно быть милый божий скот
Поел цветы с травою вместе.

Здесь скот весь день среди степей
Навозит, жрет и дрыхнет праздно
(такую жизнь у нас, людей,
Мы называем буржуазной).

Благословен степной ковыль!
Я тоже сплю и обжираюсь,
И на скептический костыль
Лишь по привычке опираюсь.

Бессильно голову склоня
Качаюсь медленно на стуле
И пью. Наверно, у меня
Хвост конский вырастет в июле.

Какой простор! вон пара коз
Дерется с пылкостью аяксов.
В окно влетающий навоз
Милей струи опопанакса.

А там, в углу, перед крыльцом
Сосет рябой котенок суку.
Сей факт с сияющим лицом
Вношу как ценный вклад в науку.

Звенит в ушах, в глазах, в ногах,
С трудом дописываю строчку,
А муха на моих стихах
Пусть за меня поставит точку.

2
Степное башкирское солнце
Раскрыло сияющий зев.
Завесив рубахой оконце,
Лежу, как растерзанный лев,
И с мокрым платком на затылке,
Глушу за бутылкой бутылку.

Войдите в мое положенье:
Я в городе солнца алкал!
Дождался — и вот без движенья,
Разинувши мертвый оскал,
Дымящийся, мокрый и жалкий,
Смотрю в потолочные балки.

Но солнце, по счастью, залазит
Под вечер в какой-то овраг
И кровью исходит в экстазе,
Как смерти сдающийся враг.
Взлохмаченный, дикий и сонный,
К воротам иду монотонно.

В деревне мертво и безлюдно.
Башкиры в кочевья ушли,
Лишь старые идолы нудно
Сидят под плетями в пыли,
Икают кумысной отрыжкой
И чешут лениво под мышкой.

В трехцветном окрашенном кэбе
Помещик катит на обед.
Мечеть выделяется в небе.
Коза забралась в минарет,
А голуби сели на крышу —
От сих впечатлений завишу.

Завишу душою и телом —
Ни книг, ни газет, ни людей!
Одним лишь терпеньем и делом
Спасаюсь от мрачных идей:
У мух обрываю головки
И клецки варю на спиртовке.

3
Бронхитный исправник,
Серьезный, как классный наставник,
С покорной тоской на лице,
Дороден, задумчив и лыс,
Сидит на крыльце и дует кумыс.
Плевритный священник
Взопрел, как березовый веник,
Отринул на рясе крючки,
И — тощ, близорук, белобрыс.
Уставил в газету очки
И дует кумыс.
Катарный сатирик,
Истомный и хлипкий, как лирик,
С бессмысленным пробковым взглядом,
Сижу без движения рядом.
Сомлел, распустился, раскис и дую кумыс.

«В Полтаве попался мошенник», —
Читает со вкусом священник.
«Должно быть, из левых», —
Исправник басит полусонно.
А я прошептал убежденно:
«из правых».

Подходит мулла в полосатом,
Пропахшем муллою халате.
Хихикает... сам-то хорош! —
Не ты ли, и льстивый и робкий,
В бутылках кумысных даешь
Негодные пробки?

Его пятилетняя дочка
Сидит, распевая, у бочки
В весьма невоспитанной позе.
Краснею, как скромный поэт,
А дева, копаясь в навозе,
Смеется: «бояр! дай канфет!»

«и в Риге попался мошенник!»
Смакует плевритный священник.
«повесить бы подлого Витте», —
Бормочет исправник сквозь сон.
«за что же?!» и голос сердитый
Мне буркнул: «все он..»

Пусть вешает, должен цинично
Признаться, что мне безразлично.
Исправник глядит на муллу
И тянет ноздрями: «вонища!»
Священник вздыхает: «жарища!»
А я изрекаю хулу:
«тощища!!»

1909