Некрасов Николай Алексеевич

(1821 — 1878)

Говорят, что школьники, читавшие на уроках литературы про то, как «деревенские русские люди... свесив русые головы к груди» зря простояли у барского парадного, а потом «..и пошли они, солнцем палимы, повторяя: „Суди его бог!“, разводя безнадежно руками, и, покуда я видеть их мог, с непокрытыми шли головами...», после изучения таких стихов становились добрее и великодушнее, и многое меняли в своем отношении к жизни.

Может, конечно, это преувеличение, но то, что в день похорон автора это стихотворение стало первым случаем всенародной отдачи последних почестей писателю и поэту, преувеличением уже никак не назовешь. Это — факт истории. Прощание началось рано утром и сопровождалось литературно-политической демонстрацией. Несмотря на сильный мороз в январе 1878 года в Санкт-Петербурге, толпа в несколько тысяч человек, преимущественно молодёжи, провожала тело поэта до места вечного его упокоения и во время прощальной речи Ф.М. Достоевского, отводившего в ней Некрасову третье место в русской поэзии после Пушкина и Лермонтова, прервала его криками: «Да выше, выше Пушкина!»

Время разберется с преувеличениями, расставит все по местам, попытки менять нумерацию кумиров в «табели о рангах» всегда будут приниматься неодобрительно, но фигура поэта, издателя, гражданина Николая Алексеевича Некрасова от этого менее великой не станет. Взяв однажды в 17 лет на себя полную ответственность за свою жизнь и последствия своих поступков, приняв осуществившуюся угрозу отца оставить сына без всякой материальной помощи за то, что вместо поступления на военную службу в Санкт-Петербурге тот пошел вольнослушателем на филологический факультет Петербургского университета, Николай Некрасов смоделировал свое поведение и жизненное кредо на всю последующую жизнь. Голодал, спал на вокзалах, брался за любую работу, терпел страшную нужду, заболевал от голода и холода, но не переставал идти к цели и не поддавался обстоятельствам. После нескольких лет лишений начал неплохо зарабатывать — давал уроки и печатал небольшие статьи в газетах и журналах, сочинял для лубочных издателей азбуки и сказки в стихах, писал водевили для Александринского театра под чужим именем, несколько лет усердно работал над прозой, стихами, публицистикой, критикой, но по-прежнему не давал себе покоя и отдыха.

«Господи, сколько я работал!..» — скажет позднее известный уже литератор и издатель Некрасов и никогда так и не расстанется с тем мальчиком Коленькой, который навсегда получил в раннем детстве инъекцию огромной любви и нежности со стороны доброй, ласковой матери и прививку против жестокости и барства со стороны психически нездорового, избивавшего своих крестьян деспота-отца.

Родившись в городке Немиров Подольской губернии Российской империи, где стоял полк отца, он уже в 3 года перебрался с семьей в их родовое имение в деревне Грешнево Ярославской губернии, куда потом в течение жизни будет приезжать очень часто. Впереди ярославская гимназия в 1832 году, где мальчик начнет записывать свои первые стихи, а, начиная с 1838 года, та самая борьба, вопреки воле отца, за выживание в Санкт-Петербурге, а потом успешная литературная работа и книжка его стихов под заглавием «Мечты и звуки», выпущенная в 1840 году при поддержке некоторых петербургских знакомых.

Он начнет успешно печататься в ведущих российских журналах и станет очень успешным издателем, выпустит много альманахов, а потом, с 1847 по 1866 год, станет руководителем литературного и общественно-политического журнала «Современник», а с 1868 года — редактором журнала «Отечественные записки». Как и его дорогой соратник Белинский, он будет успешным открывателем новых талантов. На страницах журнала «Современник» нашли свою славу и признание Иван Тургенев, Иван Гончаров, Александр Герцен, Николай Огарёв, Дмитрий Григорович. В журнале публиковались Александр Островский, Салтыков-Щедрин, Глеб Успенский. Николай Некрасов ввёл в русскую литературу Фёдора Достоевского и Льва Толстого. Также в журнале печатались Николай Чернышевский и Николай Добролюбов. С первых лет издания журнала под своим руководством Некрасов являлся не только его вдохновителем и редактором, но также и одним из основных авторов. Здесь печатались его стихи, проза, критика. Некрасов привнес в русскую поэзию богатство народного языка и фольклора, широко используя в своих произведениях прозаизмы и речевые обороты простого народа — от бытового до публицистического, от народного просторечия до поэтической лексики, от ораторского до пародийно-сатирического стиля. Используя разговорную речь и народную фразеологию, он значительно расширил диапазон русской поэзии.

В спорах литераторов и в трудном выборе направлений Некрасов всегда поддерживал демократическую, разночинскую часть литературы, а позднее народничество, превращая свои издания в орган передовой демократической мысли. Став успешным литератором и издателем, он никогда не переставал быть радетелем за народное благополучие и улучшение участи народной. Он создает такие произведения, как «Поэт и гражданин» (1856), «Размышления у парадного подъезда» (1858), «На Волге» (1860), «Железная дорога» (1864), затрагивая темы, о которых раньше мало говорили даже в прозе, а в более поздние годы его основной литературной работой стала эпическая крестьянская поэма-симфония «Кому на Руси жить хорошо», вобравшая в себя весь его духовный опыт тонкого знатока народной жизни и народной речи. Поэма стала как бы итогом его долгих размышлений о положении и судьбах крестьянства.

Тяжело заболев в 1875 году, он создаст пронзительно искренние «Последние песни», в которых думает о том, какой след его творчество и работа оставят в жизни страны, о самой угнетенной части которой он печалился всю жизнь в своем творчестве, и не только сочувствовал народу, но и отождествлял себя с крестьянской Россией, говорил от её имени и её языком, а также был выразителем пробуждавшегося самосознания народных масс, что и стало основой идейных и художественных особенностей его творчества.

Он никогда не был «белым и пушистым», но он всегда был равен самому себе и всегда был настоящим — уникальное качество не только для творческой личности. В его личной жизни, в его некоторых пристрастиях и общественных поступках очень легко усмотреть поразительные нравственные изъяны, противоречивость, двойственность. Но это если смотреть в ту строну, где нет места пониманию того, что Некрасов является не только создателем нового периода в русской литературе, но и уникальной для своего времени фигурой, совместившей в одной личности и мецената-издателя, и прогрессивного народного поэта, и политического деятеля, и главное — радетеля за народ не издалека и на сословном расстоянии, а внутри него.

Он остался навсегда среди тех крестьян, что пошли несолоно хлебавши с непокрытыми головами от барского дома, среди полей, на которых растет украденный у труженика-крестьянина урожай, в упряжке бурлаков, оглашающих матушку Волгу своими криками труда и страдания, в могилах под откосами построенной рабским крестьянским трудом железной дороги, и даже среди островков разлившейся реки, на которых спаслись чудом счастливцы заячьего племени. Самые зоркие сердцем и тонкие чувством с благодарностью находят ответы на все традиционные российские вопросы в творчестве поэта и литературного деятеля Николая Алексеевича Некрасова.

Некрасов Николай Алексеевич

Говорят, что школьники, читавшие на уроках литературы про то, как «деревенские русские люди... свесив русые головы к груди» зря простояли у барского парадного, а потом «..и пошли они, солнцем палимы, повторяя: „Суди его бог!“, разводя безнадежно руками, и, покуда я видеть их мог, с непокрытыми шли головами...», после изучения таких стихов становились добрее и великодушнее, и многое меняли в своем отношении к жизни.

Может, конечно, это преувеличение, но то, что в день похорон автора это стихотворение стало первым случаем всенародной отдачи последних почестей писателю и поэту, преувеличением уже никак не назовешь. Это — факт истории. Прощание началось рано утром и сопровождалось литературно-политической демонстрацией. Несмотря на сильный мороз в январе 1878 года в Санкт-Петербурге, толпа в несколько тысяч человек, преимущественно молодёжи, провожала тело поэта до места вечного его упокоения и во время прощальной речи Ф.М. Достоевского, отводившего в ней Некрасову третье место в русской поэзии после Пушкина и Лермонтова, прервала его криками: «Да выше, выше Пушкина!»

Время разберется с преувеличениями, расставит все по местам, попытки менять нумерацию кумиров в «табели о рангах» всегда будут приниматься неодобрительно, но фигура поэта, издателя, гражданина Николая Алексеевича Некрасова от этого менее великой не станет. Взяв однажды в 17 лет на себя полную ответственность за свою жизнь и последствия своих поступков, приняв осуществившуюся угрозу отца оставить сына без всякой материальной помощи за то, что вместо поступления на военную службу в Санкт-Петербурге тот пошел вольнослушателем на филологический факультет Петербургского университета, Николай Некрасов смоделировал свое поведение и жизненное кредо на всю последующую жизнь. Голодал, спал на вокзалах, брался за любую работу, терпел страшную нужду, заболевал от голода и холода, но не переставал идти к цели и не поддавался обстоятельствам. После нескольких лет лишений начал неплохо зарабатывать — давал уроки и печатал небольшие статьи в газетах и журналах, сочинял для лубочных издателей азбуки и сказки в стихах, писал водевили для Александринского театра под чужим именем, несколько лет усердно работал над прозой, стихами, публицистикой, критикой, но по-прежнему не давал себе покоя и отдыха.

«Господи, сколько я работал!..» — скажет позднее известный уже литератор и издатель Некрасов и никогда так и не расстанется с тем мальчиком Коленькой, который навсегда получил в раннем детстве инъекцию огромной любви и нежности со стороны доброй, ласковой матери и прививку против жестокости и барства со стороны психически нездорового, избивавшего своих крестьян деспота-отца.

Родившись в городке Немиров Подольской губернии Российской империи, где стоял полк отца, он уже в 3 года перебрался с семьей в их родовое имение в деревне Грешнево Ярославской губернии, куда потом в течение жизни будет приезжать очень часто. Впереди ярославская гимназия в 1832 году, где мальчик начнет записывать свои первые стихи, а, начиная с 1838 года, та самая борьба, вопреки воле отца, за выживание в Санкт-Петербурге, а потом успешная литературная работа и книжка его стихов под заглавием «Мечты и звуки», выпущенная в 1840 году при поддержке некоторых петербургских знакомых.

Он начнет успешно печататься в ведущих российских журналах и станет очень успешным издателем, выпустит много альманахов, а потом, с 1847 по 1866 год, станет руководителем литературного и общественно-политического журнала «Современник», а с 1868 года — редактором журнала «Отечественные записки». Как и его дорогой соратник Белинский, он будет успешным открывателем новых талантов. На страницах журнала «Современник» нашли свою славу и признание Иван Тургенев, Иван Гончаров, Александр Герцен, Николай Огарёв, Дмитрий Григорович. В журнале публиковались Александр Островский, Салтыков-Щедрин, Глеб Успенский. Николай Некрасов ввёл в русскую литературу Фёдора Достоевского и Льва Толстого. Также в журнале печатались Николай Чернышевский и Николай Добролюбов. С первых лет издания журнала под своим руководством Некрасов являлся не только его вдохновителем и редактором, но также и одним из основных авторов. Здесь печатались его стихи, проза, критика. Некрасов привнес в русскую поэзию богатство народного языка и фольклора, широко используя в своих произведениях прозаизмы и речевые обороты простого народа — от бытового до публицистического, от народного просторечия до поэтической лексики, от ораторского до пародийно-сатирического стиля. Используя разговорную речь и народную фразеологию, он значительно расширил диапазон русской поэзии.

В спорах литераторов и в трудном выборе направлений Некрасов всегда поддерживал демократическую, разночинскую часть литературы, а позднее народничество, превращая свои издания в орган передовой демократической мысли. Став успешным литератором и издателем, он никогда не переставал быть радетелем за народное благополучие и улучшение участи народной. Он создает такие произведения, как «Поэт и гражданин» (1856), «Размышления у парадного подъезда» (1858), «На Волге» (1860), «Железная дорога» (1864), затрагивая темы, о которых раньше мало говорили даже в прозе, а в более поздние годы его основной литературной работой стала эпическая крестьянская поэма-симфония «Кому на Руси жить хорошо», вобравшая в себя весь его духовный опыт тонкого знатока народной жизни и народной речи. Поэма стала как бы итогом его долгих размышлений о положении и судьбах крестьянства.

Тяжело заболев в 1875 году, он создаст пронзительно искренние «Последние песни», в которых думает о том, какой след его творчество и работа оставят в жизни страны, о самой угнетенной части которой он печалился всю жизнь в своем творчестве, и не только сочувствовал народу, но и отождествлял себя с крестьянской Россией, говорил от её имени и её языком, а также был выразителем пробуждавшегося самосознания народных масс, что и стало основой идейных и художественных особенностей его творчества.

Он никогда не был «белым и пушистым», но он всегда был равен самому себе и всегда был настоящим — уникальное качество не только для творческой личности. В его личной жизни, в его некоторых пристрастиях и общественных поступках очень легко усмотреть поразительные нравственные изъяны, противоречивость, двойственность. Но это если смотреть в ту строну, где нет места пониманию того, что Некрасов является не только создателем нового периода в русской литературе, но и уникальной для своего времени фигурой, совместившей в одной личности и мецената-издателя, и прогрессивного народного поэта, и политического деятеля, и главное — радетеля за народ не издалека и на сословном расстоянии, а внутри него.

Он остался навсегда среди тех крестьян, что пошли несолоно хлебавши с непокрытыми головами от барского дома, среди полей, на которых растет украденный у труженика-крестьянина урожай, в упряжке бурлаков, оглашающих матушку Волгу своими криками труда и страдания, в могилах под откосами построенной рабским крестьянским трудом железной дороги, и даже среди островков разлившейся реки, на которых спаслись чудом счастливцы заячьего племени. Самые зоркие сердцем и тонкие чувством с благодарностью находят ответы на все традиционные российские вопросы в творчестве поэта и литературного деятеля Николая Алексеевича Некрасова.


Стихи О деревне Грешнёво

Стихи о России

О каких местах писал поэт

В столицах шум, гремят витии...

В столицах шум, гремят витии,
Кипит словесная война,
А там, во глубине России, —
Там вековая тишина.
Лишь ветер не дает покою
Вершинам придорожных ив,
И выгибаются дугою,
Целуясь с матерью землею,
Колосья бесконечных нив...

1857

Горе старого Наума

(Волжская быль)

Науму паточный завод
И дворик постоялый
Дают порядочный доход.
Наум — неглупый малый:

Задаром сняв клочок земли,
Крестьянину с охотой
В нужде ссужает он рубли,
А тот плати работой —

Так обращен нагой пустырь
В картофельное поле...
Вблизи — Бабайский монастырь,
Село Большие Соли,

Недалеко и Кострома.
Наум живет — не тужит,
И Волга-матушка сама
Его карману служит.

Питейный дом его стоит
На самом «перекате»;
Как лето Волгу обмелит
К пустынной этой хате

Тропа знакома бурлакам:
Выходит много «чарки»...
Здесь ходу нет большим судам;
Здесь «паузятся» барки.

Купцы бегут: «Помогу дай!»
Наум купцов встречает,
Мигнет народу: не плошай!
И сам не оплошает...

Кипит работа до утра:
Всё весело, довольно.
Итак, нет худа без добра!
Подумаешь невольно,

Что ты, жалея бедняка,
Мелеешь год от года,
Благословенная река,
Кормилица народа!
................................................
Люблю я краткой той поры
Случайные тревоги,
И труд, и песни, и костры.
С береговой дороги

Я вижу сотни рук и лиц,
Мелькающих красиво,
А паруса, что крылья птиц,
Колеблются лениво,

А месяц медленно плывет,
А Волга чуть лепечет.
Чу! резко свистнул пароход;
Бежит и искры мечет,

Ущелья темных берегов
Стогласым эхом полны...
Не всё же песням бурлаков
Внимают эти волны.

Я слушал жадно иногда
И тот напев унылый,
Но гул довольного труда
Мне слышать слаще было.

Увы! я дожил до седин,
Но изменился мало.
Иных времен, иных картин
Провижу я начало

В случайной жизни берегов
Моей реки любимой:
Освобожденный от оков,
Народ неутомимый

Созреет, густо заселит
Прибрежные пустыни;
Наука воды углубит:
По гладкой их равнине

Суда-гиганты побегут
Несчетною толпою,
И будет вечен бодрый труд
Над вечною рекою...
.............................................

7—10 августа 1874

Из поэмы «Мать»

..................................
Я отроком покинул отчий дом.
(За славой я в столицу торопился.)
В шестнадцать лет я жил своим трудом
И между тем урывками учился.
Лет двадцати, с усталой головой,
Ни жив, ни мертв (я голодал подолгу),
Но горделив — приехал я домой.
Я посетил деревню, нивы, Волгу —

Всё те же вы — и нивы, и народ...
И та же всё — река моя родная...
Заметил я новинку: пароход!
Но лишь на миг мелькнула жизнь живая.
Кипела ты — зубчатым колесом
Прорытая — дорога водяная,
А берега дремали кротким сном.
Дремало всё: расшивы, коноводки,
Дремал бурлак на дне завозной лодки,
Проснется он — и Волга оживет!
Я дождался тягучих мерных звуков...
Приду ль сюда еще послушать внуков,
Где слышу вас, отцы и сыновья!
Уж не на то ль дана мне жизнь моя?

Охвачен вдруг дремотою и ленью,
В полдневный зной вошел я в старый сад;
В нем семь ключей сверкают и гремят.
Внимая их порывистому пенью,
Вершины лип таинственно шумят.
Я их люблю: под их зеленой сенью,
Тиха, как ночь, и легкая, как тень,
Ты, мать моя, бродила каждый день.

У той плиты, где ты лежишь, родная,
Припомнил я, волнуясь и мечтая,
Что мог еще увидеться с тобой,
И опоздал! И жизни трудовой
Я предан был, и страсти, и невзгодам,
Захлеснут был я невскою волной...
Я рад, что ты не под семейным сводом
Погребена — там душно, солнца нет;
Не будет там лежать и твой поэт...
...............................................................

1877

На Волге

....................................................................
.....................................................................
Я рос, как многие, в глуши,
У берегов большой реки,
Где лишь кричали кулики,
Шумели глухо камыши,
Рядами стаи белых птиц,
Как изваяния гробниц,
Сидели важно на песке;
Виднелись горы вдалеке,
И синий бесконечный лес
Скрывал ту сторону небес,
Куда, дневной окончив путь,
Уходит солнце отдохнуть.

Я страха смолоду не знал,
Считал я братьями людей
И даже скоро перестал
Бояться леших и чертей.
Однажды няня говорит:
«Не бегай ночью — волк сидит
За нашей ригой, а в саду
Гуляют черти на пруду!»
И в ту же ночь пошел я в сад.
Не то, чтоб я чертям был рад,
А так — хотелось видеть их.
Иду. Ночная тишина
Какой-то зоркостью полна,
Как будто с умыслом притих
Весь божий мир — и наблюдал,
Что дерзкий мальчик затевал!
И как-то не шагалось мне
В всезрящей этой тишине.
Не воротиться ли домой?
А то как черти нападут
И потащат с собою в пруд,
И жить заставят под водой?
Однако я не шел назад.
Играет месяц над прудом,
И отражается на нем
Береговых деревьев ряд.
Я постоял на берегу,
Послушал — черти ни гу-гу!
Я пруд три раза обошел,
Но черт не выплыл, не пришел!
Смотрел я меж ветвей дерев
И меж широких лопухов,
Что поросли вдоль берегов,
В воде: не спрятался ли там?
Узнать бы можно по рогам.
Нет никого! Пошел я прочь,
Нарочно сдерживая шаг.
Сошла мне даром эта ночь,
Но если б друг какой иль враг
Засел в кусту и закричал
Иль даже, спугнутая мной,
Взвилась сова над головой —
Наверно б мертвый я упал!
Так, любопытствуя, давил
Я страхи ложные в себе
И в бесполезной той борьбе
Немало силы погубил.
Зато, добытая с тех пор,
Привычка не искать опор
Меня вела своим путем,
Пока рожденного рабом
Самолюбивая судьба
Не обратила вновь в раба!
.....................................................
О Волга! после многих лет
Я вновь принес тебе привет.
Уж я не тот, но ты светла
И величава, как была.
Кругом все та же даль и ширь,
Все тот же виден монастырь
На острову, среди песков,
И даже трепет прежних дней
Я ощутил в душе моей,
Заслыша звон колоколов.
Все то же, то же... только нет
Убитых сил, прожитых лет...

Уж скоро полдень. Жар такой,
Что на песке горят следы,
Рыбалки дремлют над водой,
Усевшись в плотные ряды;
Куют кузнечики, с лугов
Несется крик перепелов.
Не нарушая тишины
Ленивой медленной волны,
Расшива движется рекой.
Приказчик, парень молодой,
Смеясь, за спутницей своей
Бежит по палубе; она
Мила, дородна и красна.
И слышу я, кричит он ей:
«Постой, проказница, ужо —
Вот догоню!..» Догнал, поймал, —
И поцелуй их прозвучал
Над Волгой вкусно и свежо.
Нас так никто не целовал!
Да в подрумяненных губах
У наших барынь городских
И звуков даже нет таких.
..........................................
Но вдруг я стоны услыхал,
И взор мой на берег упал.
Почти пригнувшись головой
К ногам, обвитым бечевой.
Обутым в лапти, вдоль реки
Ползли гурьбою бурлаки,
И был невыносимо дик
И страшно ясен в тишине
Их мерный похоронный крик, —
И сердце дрогнуло во мне.

О Волга!.. колыбель моя!
Любил ли кто тебя, как я?
Один, по утренним зарям,
Когда еще все в мире спит
И алый блеск едва скользит
По темно-голубым волнам,
Я убегал к родной реке.
Иду на помощь к рыбакам,
Катаюсь с ними в челноке,
Брожу с ружьем по островам.
То, как играющий зверок,
С высокой кручи на песок
Скачусь, то берегом реки
Бегу, бросая камешки,
И песню громкую пою
Про удаль раннюю мою...
Тогда я думать был готов,
Что не уйду я никогда
С песчаных этих берегов.
И не ушел бы никуда —
Когда б, о Волга! над тобой
Не раздавался этот вой!

Давно-давно, в такой же час,
Его услышав в первый раз,
Я был испуган, оглушен.
Я знать хотел, что значит он, —
И долго берегом реки
Бежал. Устали бурлаки.
Котел с расшивы принесли,
Уселись, развели костер
И меж собою повели
Неторопливый разговор.
— Когда-то в Нижний попадем? —
Один сказал: — Когда б попасть
Хоть на Илью...— «Авось придем.
Другой, с болезненным лицом,
Ему ответил. — Эх, напасть!
Когда бы зажило плечо,
Тянул бы лямку, как медведь,
А кабы к утру умереть —
Так лучше было бы еще...»
Он замолчал и навзничь лег.
Я этих слов понять не мог,
Но тот, который их сказал,
Угрюмый, тихий и больной,
С тех пор меня не покидал!
Он и теперь передо мной:
Лохмотья жалкой нищеты,
Изнеможенные черты
И, выражающий укор,
Спокойно-безнадежный взор...
Без шапки, бледный, чуть живой,
Лишь поздно вечером домой
Я воротился. Кто тут был —
У всех ответа я просил
На то, что видел, и во сне
О том, что рассказали мне,
Я бредил. Няню испугал:
«Сиди, родименькой, сиди!
Гулять сегодня не ходи!»
Но я на Волгу убежал.

Бог весть, что сделалось со мной?
Я не узнал реки родной:
С трудом ступает на песок
Моя нога: он так глубок;
Уж не манит на острова
Их ярко-свежая трава,
Прибрежных птиц знакомый крик
Зловещ, пронзителен и дик,
И говор тех же милых волн
Иною музыкою полн!

О, горько, горько я рыдал,
Когда в то утро я стоял
На берегу родной реки, —
И в первый раз ее назвал
Рекою рабства и тоски!..
.........................................................
.........................................................

1860

Родина

И вот они опять, знакомые места,
Где жизнь текла отцов моих, бесплодна и пуста,
Текла среди пиров, бессмысленного чванства,
Разврата грязного и мелкого тиранства;
Где рой подавленных и трепетных рабов
Завидовал житью последних барских псов,
Где было суждено мне божий свет увидеть,
Где научился я терпеть и ненавидеть,
Но, ненависть в душе постыдно притая,
Где иногда бывал помещиком и я;
Где от души моей, довременно растленной,
Так рано отлетел покой благословленный,
И неребяческих желаний и тревог
Огонь томительный до срока сердце жег...
Воспоминания дней юности — известных
Под громким именем роскошных и чудесных, —
Наполнив грудь мою и злобой и хандрой,
Во всей своей красе проходят предо мной...
Вот темный, темный сад... Чей лик в аллее дальной
Мелькает меж ветвей, болезненно-печальный?
Я знаю, отчего ты плачешь, мать моя!
Кто жизнь твою сгубил... о! знаю, знаю я!..
Навеки отдана угрюмому невежде,
Не предавалась ты несбыточной надежде —
Тебя пугала мысль восстать против судьбы,
Ты жребий свой несла в молчании рабы...
Но знаю: не была душа твоя бесстрастна;
Она была горда, упорна и прекрасна,
И всё, что вынести в тебе достало сил,
Предсмертный шепот твой губителю простил!..

И ты, делившая с страдалицей безгласной
И горе и позор судьбы ее ужасной,
Тебя уж также нет, сестра души моей!
Из дома крепостных любовниц и царей
Гонимая стыдом, ты жребий свой вручила
Тому, которого не знала, не любила...
Но, матери своей печальную судьбу
На свете повторив, лежала ты в гробу
С такой холодною и строгою улыбкой,
Что дрогнул сам палач, заплакавший ошибкой.

Вот серый, старый дом... Теперь он пуст и глух:
Ни женщин, ни собак, ни гаеров, ни слуг, —
А встарь?.. Но помню я: здесь что-то всех давило,
Здесь в малом и большом тоскливо сердце ныло.
Я к няне убегал... Ах, няня! сколько раз
Я слезы лил о ней в тяжелый сердцу час;
При имени ее впадая в умиленье,
Давно ли чувствовал я к ней благоговенье?..

Ее бессмысленной и вредной доброты
На память мне пришли немногие черты,
И грудь моя полна враждой и злостью новой...
Нет! в юности моей, мятежной и суровой,
Отрадного душе воспоминанья нет;
Но всё, что, жизнь мою опутав с детских лет,
Проклятьем на меня легло неотразимым, —
Всему начало здесь, в краю моем родимом!..

И с отвращением кругом кидая взор,
С отрадой вижу я, что срублен темный бор —
В томящий летний зной защита и прохлада, —
И нива выжжена, и праздно дремлет стадо,
Понурив голову над высохшим ручьем,
И набок валится пустой и мрачный дом,
Где вторил звону чаш и гласу ликованья
Глухой и вечный гул подавленных страданий,
И только тот один, кто всех собой давил,
Свободно и дышал, и действовал, и жил...

1846

Уныние

Сгорело ты, гнездо моих отцов!
Мой сад заглох, мой дом бесследно сгинул,
Но я реки любимой не покинул.
Вблизи ее песчаных берегов
Я и теперь на лето укрываюсь
И, отдохнув, в столицу возвращаюсь
С запасом сил и ворохом стихов.
..........................................................
Мне совестно признаться: я томлюсь,
Читатель мой, мучительным недугом.
Чтоб от него отделаться, делюсь
Я им с тобой: ты быть умеешь другом,
Довериться тебе я не боюсь.
Недуг не нов (но сила вся в размере),
Его зовут уныньем; в старину
Я храбро с ним выдерживал войну,
Иль хоть смягчал трудом по крайней мере,
А нынче с ним не оберусь хлопот.
Быть может, есть причина в атмосфере,
А может быть, мне знать себя дает,
Друзья мои, пятидесятый год.
............................................................
Чтоб отдохнуть душою не свободной,
Иду к реке — кормилице народной...
С младенчества на этом мне пути
Знакомо всё... Знакомой грусти полны
Ленивые, медлительные волны...
О чем их грусть?... Бывало, каждый день
Я здесь бродил в раздумьи молчаливом
И слышал я в их ропоте тоскливом
Тоску и скорбь спопутных деревень...
Под берегом, где вечная прохлада
От старых ив, нависших над рекой,
Стоит в воде понуренное стадо,
Над ним шмелей неутомимый рой.
Лишь овцы рвут траву береговую,
Как рекруты острижены вплотную.
Не весел вид реки и берегов.
Свистит кулик, кружится рыболов,
Добычу карауля как разбойник;
...........................................................
Иду на шелест нивы золотой.
Печальные, убогие равнины!
Недавние и страшные картины,
Стесняя грудь, проходят предо мной.
Ужели бог не сжалится над нами,
Сожженных нив дождем не оживит
И мельница с недвижными крылами
И этот год без дела простоит?
Ужель опять наградой будет плугу
Голодный год.............
.......................................................
Душа болит, уныние растет.
Народ! народ! Мне не дано геройства
Служить тебе, плохой я гражданин,
Но жгучее, святое беспокойство
За жребий твой донес я до седин!
Люблю тебя, пою твои страданья,
Но где герой, кто выведет из тьмы
Тебя на свет?.. На смену колебанья
Твоих судеб чего дождемся мы?..
День свечерел. Томим тоскою вялой,
То по лесам, то по лугу брожу.
Уныние в душе моей усталой,
Уныние — куда ни погляжу.
Вот дождь пошел и гром готов уж грянуть
Косцы бегут проворно под шатры,
А я дождем спасаюсь от хандры,
Но, видно, мне и нынче не воспрянуть!
Упала ночь, зажглись в лугах костры,
Иду домой, тоскуя и волнуясь,
Пишу стихи и, недовольный, жгу.
Мой стих уныл, как ропот на несчастье,
Как плеск волны в осеннее ненастье,
На северном пустынном берегу...

5—12 июля 1874

Дома — лучше!

В Европе удобно, но родины ласки
Ни с чем не сравнимы. Вернувшись домой,
В телегу спешу пересесть из коляски
И марш на охоту! Денек не дурной,

Под солнцем осенним родная картина
Отвыкшему глазу нова...
О матушка Русь! ты приветствуешь сына
Так нежно, что кругом идет голова!

Твои мужики на меня выгоняли
Зверей из лесов целый день,
А ночью возвратный мой путь освещали
Пожары твоих деревень.

1868

Железная дорога (отрывок из поэмы)

I

Славная осень! Здоровый, ядреный
Воздух усталые силы бодрит;
Лед неокрепший на речке студеной
Словно как тающий сахар лежит;

Около леса, как в мягкой постели,
Выспаться можно — покой и простор!
Листья поблекнуть еще не успели,
Желты и свежи лежат, как ковер.

Славная осень! Морозные ночи,
Ясные, тихие дни…
Нет безобразья в природе! И кочи,
И моховые болота, и пни —

Всё хорошо под сиянием лунным,
Всюду родимую Русь узнаю…
Быстро лечу я по рельсам чугунным,
Думаю думу свою…
<…>

1864

Кому на Руси жить хорошо (отрывок из поэмы)

<...>
РУСЬ

Ты и убогая,
Ты и обильная,
Ты и могучая,
Ты и бессильная,
Матушка Русь!

В рабстве спасенное
Сердце свободное —
Золото, золото
Сердце народное!

Сила народная,
Сила могучая —
Совесть спокойная,
Правда живучая!

Сила с неправдою
Не уживается,
Жертва неправдою
Не вызывается, —

Русь не шелохнется,
Русь — как убитая!
А загорелась в ней
Искра сокрытая, —

Встали — небужены,
Вышли — непрошены,
Жита по зернышку
Горы наношены!

Рать подымается —
Неисчислимая!
Сила в ней скажется
Несокрушимая!

Ты и убогая,
Ты и обильная,
Ты и забитая,
Ты и всесильная,
Матушка Русь!
<...>

1866—1876

Крестьянские дети

<...>
Однажды, в студеную зимнюю пору
Я из лесу вышел; был сильный мороз.
Гляжу, поднимается медленно в гору
Лошадка, везущая хворосту воз.
И шествуя важно, в спокойствии чинном,
Лошадку ведет под уздцы мужичок
В больших сапогах, в полушубке овчинном,
В больших рукавицах... а сам с ноготок!
«Здорово, парнище!» — Ступай себе мимо! —
«Уж больно ты грозен, как я погляжу!
Откуда дровишки?» — Из лесу, вестимо;
Отец, слышишь, рубит, а я отвожу.
(В лесу раздавался топор дровосека.) —
«А что, у отца-то большая семья?»
— Семья-то большая, да два человека
Всего мужиков-то: отец мой да я... —
«Так вон оно что! А как звать тебя?»
— Власом. —
«А кой тебе годик?» — Шестой миновал...
Ну, мертвая! — крикнул малюточка басом,
Рванул под уздцы и быстрей зашагал.
На эту картину так солнце светило,
Ребенок был так уморительно мал,
Как будто всё это картонное было,
Как будто бы в детский театр я попал!
Но мальчик был мальчик живой, настоящий,
И дровни, и хворост, и пегонький конь,
И снег, до окошек деревни лежащий,
И зимнего солнца холодный огонь —
Всё, всё настоящее русское было,
С клеймом нелюдимой, мертвящей зимы.
Что русской душе так мучительно мило,
Что русские мысли вселяет в умы,
Те честные мысли, которым нет воли,
Которым нет смерти — дави не дави,
В которых так много и злобы и боли,
В которых так много любви!
Играйте же, дети! Растите на воле!
На то вам и красное детство дано,
Чтоб вечно любить это скудное поле,
Чтоб вечно вам милым казалось оно.
Храните свое вековое наследство,
Любите свой хлеб трудовой —
И пусть обаянье поэзии детства
Проводит вас в недра землицы родной!..
<...>

14 июля 1961