Кольцов Алексей Васильевич

(1809 — 1842)

Он должен был стать помощником своего отца по перегону и продаже скота. Именно для этого известный в Воронеже прасол-скупщик и торговец скота, страстный и увлекающийся человек крутого нрава, забрал сына из двухклассного уездного училища, не дав закончить даже это заведение, посчитав, что образования для продажи скота вполне достаточно.

Как, каким трудом и призванием удалось воронежскому мальчику вопреки воле семьи, деспотичности отца и среди насмешек и издевательств окружающих за его тягу к книгам и литературе все-таки продолжать писать стихи, получить в подарок библиотеку и познакомиться с лучшими литераторами России, получить их признание — это скорее всего уже факты для исследования про самородков.

Алексей использовал любую возможность, чтобы получить доступ к книгам в Воронеже, потом, путешествуя по делам отца, посетить в Москве и Петербурге литературные салоны, заставить о себе говорить и начать публикации своих стихов в «Литературной газете», в журналах, а потом и в единственном прижизненном сборнике «Стихотворения Алексея Кольцова».

На его стихи написано много песен, они были положены на музыку знаменитыми русскими композиторами, он собирал фольклор, его лирика воспевала простых крестьян, их труд и их жизнь. Об этой же красоте и загадке русского народа пишет Кольцов и в своих «Думах», которые по форме схожи с его песнями, а по содержанию представляют своеобразную поэтическую философию.

Он ушел в тридцать три года, возраст очень характерный для поэтов того века, но успел за короткую трудную жизнь занять свою нишу в русском поэтическом здании — как писал о нем один из критиков, поэзия Кольцова — «это деревня нашей литературы. Из города, из обители культурных утонченностей, она выводит нас в открытое поле, в царство зелени и луговых цветов, и глазам открываются пестреющие во ржи, никем не посеянные, никем не взращенные васильки. Все здесь непосредственно, искренне, естественно, и жизнь дана в своей первобытности и простоте».

А мудрый Салтыков-Щедрин, очень заинтересовавшись стихами Алексея Кольцова, назвал главную особенность его стихов, главный секрет его судьбы и его творчества — «жгучее чувство личности».

Кольцов Алексей Васильевич

Он должен был стать помощником своего отца по перегону и продаже скота. Именно для этого известный в Воронеже прасол-скупщик и торговец скота, страстный и увлекающийся человек крутого нрава, забрал сына из двухклассного уездного училища, не дав закончить даже это заведение, посчитав, что образования для продажи скота вполне достаточно.

Как, каким трудом и призванием удалось воронежскому мальчику вопреки воле семьи, деспотичности отца и среди насмешек и издевательств окружающих за его тягу к книгам и литературе все-таки продолжать писать стихи, получить в подарок библиотеку и познакомиться с лучшими литераторами России, получить их признание — это скорее всего уже факты для исследования про самородков.

Алексей использовал любую возможность, чтобы получить доступ к книгам в Воронеже, потом, путешествуя по делам отца, посетить в Москве и Петербурге литературные салоны, заставить о себе говорить и начать публикации своих стихов в «Литературной газете», в журналах, а потом и в единственном прижизненном сборнике «Стихотворения Алексея Кольцова».

На его стихи написано много песен, они были положены на музыку знаменитыми русскими композиторами, он собирал фольклор, его лирика воспевала простых крестьян, их труд и их жизнь. Об этой же красоте и загадке русского народа пишет Кольцов и в своих «Думах», которые по форме схожи с его песнями, а по содержанию представляют своеобразную поэтическую философию.

Он ушел в тридцать три года, возраст очень характерный для поэтов того века, но успел за короткую трудную жизнь занять свою нишу в русском поэтическом здании — как писал о нем один из критиков, поэзия Кольцова — «это деревня нашей литературы. Из города, из обители культурных утонченностей, она выводит нас в открытое поле, в царство зелени и луговых цветов, и глазам открываются пестреющие во ржи, никем не посеянные, никем не взращенные васильки. Все здесь непосредственно, искренне, естественно, и жизнь дана в своей первобытности и простоте».

А мудрый Салтыков-Щедрин, очень заинтересовавшись стихами Алексея Кольцова, назвал главную особенность его стихов, главный секрет его судьбы и его творчества — «жгучее чувство личности».


Стихи О Воронеже

О каких местах писал поэт

В степи

В небе зоринька
Занимается,
Золотой рекой
Разливается, —
А кругом лежит
Степь широкая,
И стоит по ней
Тишь глубокая...
Ковылем густым
Степь белеется,
Травкой шелковой
Зеленеется.
Ты цветешь красой,
Степь привольная,
Пока нет еще
Лета знойного:
Всю сожжет тогда
Тебя солнышко,
Попалит твою
Травку-цветики!
Пока нет еще
Время тяжкого —
Темной осени,
Ветра буйного:
Разнесет тогда
Он по воздуху
Всю красу твою —
Ковыль белую!

1839

Где избыток мой зарыт лежит...

Где избыток мой зарыт лежит?..
Куда глянешь — всюду наша степь;
На горах — леса, сады, дома;
На дне моря — груды золота;
Облака идут — наряд несут!..

11 июля 1840

Косарь

Не возьму я в толк...
Не придумаю...
Отчего же так —
Не возьму я в толк?
Ох, в несчастный день,
В бесталанный час,
Без сорочки я
Родился на свет.
У меня ль плечо —
Шире дедова,
Грудь высокая —
Моей матушки.
На лице моем
Кровь отцовская
В молоке зажгла
Зорю красную.
Кудри черные
Лежат скобкою;
Что работаю —
Все мне спорится!
Да в несчастный день,
В бесталанный час,
Без сорочки я
Родился на свет!
Прошлой осенью
Я за Грунюшку,
Дочку старосты,
Долго сватался;
А он, старый хрен,
Заупрямился!
За кого же он
Выдаст Грунюшку?
Не возьму я в толк,
Не придумаю...
Я ль за тем гонюсь,
Что отец ее
Богачом слывет?
Пускай дом его —
Чаша полная!
Я ее хочу,
Я по ней крушусь:
Лицо белое —
Заря алая,
Щеки полные,
Глаза темные
Свели молодца
С ума-разума...
Ах, вчера по мне
Ты так плакала;
Наотрез старик
Отказал вчера...
Ох, не свыкнуться
С этой горестью...

Я куплю себе
Косу новую;
Отобью ее,
Наточу ее, —
И прости-прощай,
Село родное!
Не плачь, Грунюшка,
Косой вострою
Не подрежусь я...
Ты прости, село,
Прости, староста:
В края дальние
Пойдет молодец:
Что вниз по Дону
По набережью,
Хороши стоят
Там слободушки!
Степь раздольная
Далеко вокруг,
Широко лежит,
Ковылой-травой
Расстилается!..
Ax ты, степь моя,
Степь привольная,
Широко ты, степь,
Пораскинулась,
К морю Черному
Понадвинулась!
В гости я к тебе
Не один пришел:
Я пришел сам-друг
С косой вострою;
Мне давно гулять
По траве степной,
Вдоль и поперек
С ней хотелося...

Раззудись, плечо!
Размахнись, рука!
Ты пахни в лицо,
Ветер с полудня!
Освежи, взволнуй
Степь просторную!
Зажужжи, коса,
Как пчелиный рой!
Молоньей, коса,
Засверкай кругом!
Зашуми, трава,
Подкошонная;
Поклонись, цветы,
Головой земле!
Наряду с травой
Вы засохните,
Как по Груне я
Сохну, молодец!
Нагребу копён,
Намечу стогов;
Даст казачка мне
Денег пригоршни.
Я зашью казну,
Сберегу казну;
Ворочусь в село —
Прямо к старосте;
Не разжалобил
Его бедностью, —
Так разжалоблю
Золотой казной!..

1836

Могила

Чья это могила
Тиха, одинока?
И крест тростниковый,
И насыпь свежа?
И чистое поле
Кругом без дорог?
Чья жизнь отжилася?
Чей кончился путь?
Татарин ли дикий
Свершил здесь убийство
В ночной темноте
И свежею кровью,
Горячею брызнул
На русскую быль?
Или молодая
Жница-поселянка,
Ангела-младенца
На руках лелея,
Оплакала горько
Кончину его?
И под ясным небом
В поле, на просторе,
В цветах васильковых,
Положен дитя.
Веет над могилой,
Веет буйный ветер,
Катит через ниву,
Мимо той могилы,
Сухую былинку,
Перекати-поле.
..................................

1836

Молодая жница

Высоко стоит
Солнце на небе,
Горячо печет
Землю-матушку.
Душно девице,
Грустно на поле,
Нет охоты жать
Колосистой ржи.
Всю сожгло ее
Поле жаркое,
Горит горма все
Лицо белое.

Голова со плеч
На грудь клонится,
Колос срезанный
Из рук валится...
..................................

1836

Ночлег чумаков

Вблизи дороги столбовой
Ночует табор кочевой
Сынов Украины привольной.
В степи и пасмурно и темно:
Ни звезд блестящих, ни луны
На небе нет; и тишины
Ночной ничто не нарушает;
Порой проезжий лишь играет,
И колокольчик почтовой,
Звеня над тройкой удалой,
На миг молчанье прерывает.
Между возов огонь горит;
На тагане котел висит;
Чумак раздетый, бородатый,
Поджавшись на ногах, сидит
И кашу с салом кипятит.
За табором невдалеке
Волы усталые пасутся;
Они никем не стерегутся.
Беспечно пред огнем в кружке
Хохлы чумазые, седые,
С усами хлопцы молодые,
Простершись на траве, лежат
И вдаль невесело глядят.
Чем чумаков прогнать дремоту?
Давно ль утратили охоту
Они петь песни старины?
Чем ныне так развлечены?
Бывало, часто, ночью темной,
Я с ними время разделял
И, помню, песням их внимал
С какой-то радостью невольной...
Но вот во тьме игра свирели,
Вот тихо под свирель запели
Они про жизнь своих дедов,
Украйны вольныя сынов...
И как те песни сердцу милы,
Как выразительны, унылы,
Протяжны, звучны и полны
Преданьями родной страны!..

1828

Песнь утру

С зарею красною восходит
Солнце яркое с восток,
Из-за леса, гор выходит
И шумит живой поток.
Осветило дол росистый,
Озлатило зыби вод,
Потрясся и бор ветвистый.
Вдруг поднялся хоровод
Нежных пташек, пенье
И свирели пастухов.
Всю радость и веселье
Среди долины и лугов.
Всех пленяло, веселило
Милый взор среди природ!
О, как нежно, о, как мило
Утро встретить и восход!

10 октября 1826

По-над Доном сад цветет...

По-над Доном сад цветет,
Во саду дорожка:
На нее б я все глядел,
Сидя, из окошка...

Там с кувшином за водой
Маша проходила,
Томный взор потупив свой,
Со мной говорила.

«Маша, Маша! — молвил я. —
Будь моей сестрою!
Я люблю... любим ли я,
Милая, тобою?»

Не забыть мне никогда,
Как она глядела!
Как с улыбкою любви
Весело краснела!

Не забыть мне, как она
Сладко отвечала,
Из кувшина, в забытьи,
Воду проливала...

Сплю и вижу все ее
Платье голубое,
Страстный взгляд, косы кольцо,
Лентой первитое.

Сладкий миг мой, возвратись!
С Доном я прощаюсь...
Ах, нигде уж, никогда
С ней не повстречаюсь!..

1829

Повесть моей любви

(Посвящаю воронежским девушкам)
Красавицы-девушки,
Одноземки-душеньки,
Вам хочу я, милые,
На досуге кое-как
Исповедать таинство,
Таинство чудесное.
И у нас в Воронеже
Никому до этих пор
Не хотел открыть его;
Но для вас, для вас одних
Я его поведую
И так, как по грамотке,
Как хитрец по карточкам,
Расскажу по-дружески
Повесть о самом себе.
Скучно и нерадостно
Я провёл век юности:
В суетных занятиях
Не видал я красных дней;
Жил в степях с коровами,
Грусть в лугах разгуливал,
По полям с лошадкою
Один горе мыкивал.
От дождя в шалашике
Находил убежище,
Дикарём, степникою
Я в Воронеж езживал
За харчами, деньгами,
Чаще — за отцовскими
Мудрыми советами.
И в таких занятиях
Мне пробило двадцать лет.
Но, клянусь вам совестью,
Я ещё не знал любви.
В городах все девушки
Как-то мне не нравились,
В слободах, в селениях
Всеми брезгал-гребовал.
Раз один в Воронеже —
Где, не помню — встретилась
Со мной одна девушка,
Смазливеньким личиком,
Умильными глазками,
Осанкою, поступью,
Речью лебединою
Вспламенила молодца.
Вдруг сердечко пылкое
Зажглось, расколилося,
Забилось и искрами
По груди запрядало.
Я тогда не в силах был
Удержать порыв страстей —
И в её объятиях
Уснул очарованный,
Упившись любовию;
И с тех пор той девушки
Стал я вечным пленником.
Но нет, вовек не возвратить,
Что было так душой любимо!
Вовек и тень с страны незримой
К призывам друга не слетит.
О, лейтесь, лейтесь же ручьями,
Горючи слёзы из очей!
Без ней нет жизни меж людями —
Нет сердцу радости без ней.

26 мая 1830

Путник

Сгустились тучи, ветер веет,
Трава пустынная шумит;
Как черный полог, ночь висит,
И даль пространная чернеет;
Лишь там, в дали степи обширной,
Как тайный луч звезды призывной,
Зажжен случайною рукой,
Горит огонь во тьме ночной.
Унылый путник запоздалый,
Один среди глухих степей,
Плетусь к ночлегу; на своей
Клячонке тощей и усталой
Держу я путь к тому огню;
Ему я рад, как счастья дню.
И кто так пристально средь ночи
Вперял на деву страстны очи,
Кто, не смыкая зорких глаз,
Кто так стерег условный час,
Как я, с походною торбою,
Трясясь на кляче чуть живой,
Встречал огонь во тьме ночной?
То наш очаг горит звездою,
То спеет каша степняка
Под песнь родную чумака!..

4 августа 1828