Рубцов Николай Михайлович

(1936 — 1971)

В жизни не бывает только светлых полос, но и начинаться с горя и предательства она тоже не должна. А именно так и случилось в жизни Николая Рубцова, родившегося в многодетной семье в селе Емецке Холмогорского района Северного края (ныне Архангельская область), где отец шестерых детей работал начальником в местном леспромхозе, а мать была домохозяйкой. В 1937 году многочисленная семья вслед за отцом переезжает в другой архангельский город — Няндому, где отец занял опять начальническую должность, а уже в январе 1941 года он приглашен работать в Вологодский горком партии. В Вологде семью Рубцовых и застала война. А вместе с ней на мальчика посыпались все возможные невзгоды —отец ушел на фронт, мать умерла скоропостижно, шестерых детей распределили в детдома, вначале в селе Красково, а потом разбросали по разным городам, навсегда лишив друг друга. Николай попал в детский дом в селе Никольском Тотемского района Вологодской области, где пробыл с октября 1943 года и до июня 1950 года, окончив там семь классов школы. Ласковый, ранимый, чуткий мальчик держался одной надеждой на то, что отец заберет его домой, но предательство поджидало его и здесь — отец завел новую семью и новых детей, полностью отказавшись от шестерых старших сыновей и дочерей. Поэт вспоминал позднее, что именно там, в детдоме, и написал свое первое стихотворение.

Но до стихов пока будут новые испытания судьбы, карусель поисков и испытаний: с 1950 по 1952 год Рубцов учился в Тотемском лесотехническом техникуме, с 1952 по 1953 год работал кочегаром в архангельском траловом флоте, с 1953 по 1955 год учился на маркшейдерском отделении в горно-химическом техникуме Минхимпрома в Кировске Мурманской области, с 1955 года был разнорабочим на опытном военном полигоне, а с октября 1955 по октябрь 1959 года проходил срочную службу дальномерщиком на эсминце «Острый» Северного флота в звании матроса и старшего матроса и потом, после демобилизации, попал в Ленинград, где работал попеременно слесарем, кочегаром и шихтовщиком на Кировском заводе.

Но с ним всегда оставались строки и рифмы, поэзия стала желанным убежищем от невзгод. Рубцов начинает заниматься в Ленинграде в литобъединении «Нарвская застава», знакомится с молодыми ленинградскими поэтами, а в 1962 года с помощью друзей выпускает свой первый машинописный сборник «Волны и скалы». В том же 1962 году Николай поступает в Литературный институт им. А.М. Горького в Москве и знакомится с Владимиром Соколовым, Станиславом Куняевым, Вадимом Кожиновым и другими литераторами, чье дружеское участие не раз помогало ему и в творчестве, и в делах по изданию стихов, в середине 1960 х у него выходят первые сборники. В 1969 году Рубцов окончил Литературный институт и был принят в штат газеты «Вологодский комсомолец». И продолжал писать стихи — его поэзия, по мнению критиков, предельно простая по своей стилистике и тематике, связанной преимущественно с родной Вологодчиной, обладает творческой подлинностью, внутренней масштабностью, тонко разработанной образной структурой. Вологодская «малая родина» и Русский Север дали ему главную тему будущего творчества — «старинную русскую самобытность», которая стала центром его жизни, «землей священной», где он чувствовал себя «и живым, и смертным».

Рубцов Николай Михайлович

В жизни не бывает только светлых полос, но и начинаться с горя и предательства она тоже не должна. А именно так и случилось в жизни Николая Рубцова, родившегося в многодетной семье в селе Емецке Холмогорского района Северного края (ныне Архангельская область), где отец шестерых детей работал начальником в местном леспромхозе, а мать была домохозяйкой. В 1937 году многочисленная семья вслед за отцом переезжает в другой архангельский город — Няндому, где отец занял опять начальническую должность, а уже в январе 1941 года он приглашен работать в Вологодский горком партии. В Вологде семью Рубцовых и застала война. А вместе с ней на мальчика посыпались все возможные невзгоды —отец ушел на фронт, мать умерла скоропостижно, шестерых детей распределили в детдома, вначале в селе Красково, а потом разбросали по разным городам, навсегда лишив друг друга. Николай попал в детский дом в селе Никольском Тотемского района Вологодской области, где пробыл с октября 1943 года и до июня 1950 года, окончив там семь классов школы. Ласковый, ранимый, чуткий мальчик держался одной надеждой на то, что отец заберет его домой, но предательство поджидало его и здесь — отец завел новую семью и новых детей, полностью отказавшись от шестерых старших сыновей и дочерей. Поэт вспоминал позднее, что именно там, в детдоме, и написал свое первое стихотворение.

Но до стихов пока будут новые испытания судьбы, карусель поисков и испытаний: с 1950 по 1952 год Рубцов учился в Тотемском лесотехническом техникуме, с 1952 по 1953 год работал кочегаром в архангельском траловом флоте, с 1953 по 1955 год учился на маркшейдерском отделении в горно-химическом техникуме Минхимпрома в Кировске Мурманской области, с 1955 года был разнорабочим на опытном военном полигоне, а с октября 1955 по октябрь 1959 года проходил срочную службу дальномерщиком на эсминце «Острый» Северного флота в звании матроса и старшего матроса и потом, после демобилизации, попал в Ленинград, где работал попеременно слесарем, кочегаром и шихтовщиком на Кировском заводе.

Но с ним всегда оставались строки и рифмы, поэзия стала желанным убежищем от невзгод. Рубцов начинает заниматься в Ленинграде в литобъединении «Нарвская застава», знакомится с молодыми ленинградскими поэтами, а в 1962 года с помощью друзей выпускает свой первый машинописный сборник «Волны и скалы». В том же 1962 году Николай поступает в Литературный институт им. А.М. Горького в Москве и знакомится с Владимиром Соколовым, Станиславом Куняевым, Вадимом Кожиновым и другими литераторами, чье дружеское участие не раз помогало ему и в творчестве, и в делах по изданию стихов, в середине 1960 х у него выходят первые сборники. В 1969 году Рубцов окончил Литературный институт и был принят в штат газеты «Вологодский комсомолец». И продолжал писать стихи — его поэзия, по мнению критиков, предельно простая по своей стилистике и тематике, связанной преимущественно с родной Вологодчиной, обладает творческой подлинностью, внутренней масштабностью, тонко разработанной образной структурой. Вологодская «малая родина» и Русский Север дали ему главную тему будущего творчества — «старинную русскую самобытность», которая стала центром его жизни, «землей священной», где он чувствовал себя «и живым, и смертным».


Стихи О реке Шуя

Стихи о России

О каких местах писал поэт

В белой рубашке в осоке лежу...

В белой рубашке в осоке лежу,

Катится древняя Шуя.

Каждым неярким лучом дорожу,

Каждым цветком дорожу я.

 

То потуманнее, то посветлей,

Тихо, немного уныло

Та же звезда, что над жизнью моей,

Будет гореть над могилой...


1953–1955

Березы

Я люблю, когда шумят березы,
Когда листья падают с берез.
Слушаю — и набегают слезы
На глаза, отвыкшие от слез.

Все очнется в памяти невольно,
Отзовется в сердце и в крови.
Станет как-то радостно и больно,
Будто кто-то шепчет о любви.

Только чаще побеждает проза,
Словно дунет ветер хмурых дней.
Ведь шумит такая же береза
Над могилой матери моей.

На войне отца убила пуля,
А у нас в деревне у оград
С ветром и дождем шумел, как улей,
Вот такой же желтый листопад...

Русь моя, люблю твои березы!
С первых лет я с ними жил и рос.
Потому и набегают слезы
На глаза, отвыкшие от слез...

1957

Видения на холме

Взбегу на холм
и упаду
в траву,
И древностью повеет вдруг из дола.
И вдруг картины грозного раздора
Я в этот миг увижу наяву.
Пустынный свет на звездных берегах
И вереницы птиц твоих, Россия,
Затмит на миг
В крови и жемчугах
Тупой башмак скуластого Батыя!..

Россия, Русь — куда я ни взгляну...
За все твои страдания и битвы —
Люблю твою, Россия, старину,
Твои огни, погосты и молитвы,
Люблю твои избушки и цветы,
И небеса, горящие от зноя,
И шепот ив у омутной воды,
Люблю навек, до вечного покоя...
Россия, Русь! Храни себя, храни!
Смотри опять в леса твои и долы
Со всех сторон нагрянули они,
Иных времен татары и монголы.
Они несут на флагах черный крест,
Они крестами небо закрестили,
И не леса мне видятся окрест,
А лес крестов
в окрестностях
России...

Кресты, кресты...
Я больше не могу!
Я резко отниму от глаз ладони
И вдруг увижу: смирно на лугу
Траву жуют стреноженные кони.
Заржут они — и где-то у осин
Подхватит это медленное ржанье,
И надо мной —
бессмертных звезд Руси,
Высоких звезд покойное мерцанье...

1960

Зимним вечерком

Ветер не ветер —
Иду из дома!
В хлеву знакомо
Хрустит солома,
И огонек светит...

А больше —
ни звука!
Ни огонечка!
Во мраке вьюга
Летит по кочкам...

Эх, Русь, Россия!
Что звону мало?
Что загрустила?
Что задремала?

Давай пожелаем
Всем доброй ночи!
Давай погуляем!
Давай похохочем!

И праздник устроим,
И карты раскроем...
Эх! Козыри свежи.
А дураки те же.

1970

По вечерам

С моста идет дорога в гору.
А на горе — какая грусть! —
Лежат развалины собора,
Как будто спит былая Русь.

Былая Русь! Не в те ли годы
Наш день, как будто у груди,
Был вскормлен образом свободы,
Всегда мелькавшей впереди!

Какая жизнь отликовала,
Отгоревала, отошла!
И все ж я слышу с перевала,
Как веет здесь, чем Русь жила.

Все так же весело и властно
Здесь парни ладят стремена,
По вечерам тепло и ясно,
Как в те былые времена...

1970

Привет, Россия

            Привет, Россия — родина моя!

Как под твоей мне радостно листвою!

И пенья нет, но ясно слышу я

Незримых певчих пенье хоровое…

 

            Как будто ветер гнал меня по ней,

По всей земле — по селам и столицам!

Я сильный был, но ветер был сильней,

И я нигде не мог остановиться.

 

            Привет, Россия — родина моя!

Сильнее бурь, сильнее всякой воли

Любовь к твоим овинам у жнивья,

Любовь к тебе, изба в лазурном поле.

 

            За все хоромы я не отдаю

Свой низкий дом с крапивой под оконцем.

Как миротворно в горницу мою

По вечерам закатывалось солнце!

 

            Как весь простор, небесный и земной,

Дышал в оконце счастьем и покоем,

И достославной веял стариной,

И ликовал под ливнями и зноем!.


1960

Русский огонек

1

Погружены в томительный мороз,

Вокруг меня снега оцепенели!

Оцепенели маленькие ели,

И было небо темное, без звезд.

Какая глушь! Я был один живой,

Один живой в бескрайнем мертвом поле!

Вдруг тихий свет — пригрезившийся, что ли? — 

Мелькнул в пустыне, как сторожевой...


Я был совсем как снежный человек,

Входя в избу,- последняя надежда! — 

И услыхал, отряхивая снег:

— Вот печь для вас... И теплая одежда...

Потом хозяйка слушала меня,

Но в тусклом взгляде жизни было мало,

И, неподвижно сидя у огня,

Она совсем, казалось, задремала...

2

Как много желтых снимков на Руси

В такой простой и бережной оправе!

И вдруг открылся мне и поразил

Сиротский смысл семейных фотографий!

Огнем, враждой земля полным-полна,

И близких всех душа не позабудет...


— Скажи, родимый, будет ли война? И я сказал: — Наверное, не будет.

— Дай бог, дай бог... ведь всем не угодишь,

А от раздора пользы не прибудет...-

И вдруг опять:- Не будет, говоришь?

— Нет,- говорю,- наверное, не будет!

— Дай бог, дай бог...


И долго на меня

Она смотрела, как глухонемая,

И, головы седой не поднимая,

Опять сидела тихо у огня.

Что снилось ей? Весь этот белый свет,

Быть может, встал пред нею в то мгновенье?

Но я глухим бренчанием монет

Прервал ее старинные виденья.

— Господь с тобой! Мы денег не берем!

— Что ж,- говорю,- желаю вам здоровья!

За все добро расплатимся добром, З

а всю любовь расплатимся любовью...

3

Спасибо, скромный русский огонек,

За то, что ты в предчувствии тревожном

Горишь для тех, кто в поле бездорожном

От всех друзей отчаянно далек,

За то, что, с доброй верою дружа,

Среди тревог великих и разбоя

Горишь, горишь, как добрая душа,

Горишь во мгле, и нет тебе покоя.."

1964