Клычков Сергей Антонович

(1889 — 1937)

Все же судьба хоть немного, но побаловала Сергея Антоновича, родившегося в деревне Дубровки Тверской губернии (ныне — Талдомский район Московской области) в семье сапожника-старообрядца. Вначале, в 1899 году, по совету сельского учителя отец привёз его в Москву, где он учился в училище, и даже уже начал писать стихи на революционные темы, сумев напечатать их в 1906 году в альманахе «На распутье». А уже в 1908 году с помощью Модеста Ильича Чайковского, брата знаменитого композитора, выехал в Италию, где познакомился с Максимом Горьким и А.В. Луначарским. Неплохая ступенька вверх для юноши из Дубровок. После возвращения из Италии поступил на историко-филологический факультет Московского университета, но был исключен в 1913 году. Правда, за это время, в 1911 году, при материальном содействии того же Чайковского в издательстве «Альциона» вышел в свет его первый поэтический сборник — «Песни», а в 1914 году появился второй сборник: «Потаенный сад». Поэтический след в русской литературе оставлен. А дальше в свои права вступают исторические реалии, и во время Первой мировой войны поэт на фронте — вначале в Гельсингфорсе, затем, в звании прапорщика, — в Балаклаве, в Крыму. После революции будут опять Москва с 1917 года, где ему привелось пожить в одной комнате с Сергеем Есениным в здании Пролеткульта и даже участвовать сообща с ним в организации издательства «Московская трудовая артель художников слова» и книжного магазина этого издательства на Большой Никитской, а потом, в 1919–1921 годах, опять жизнь в Крыму, где едва не был расстрелян то махновцами, то белогвардейцами по очереди. В 1921 году переехал в Москву, где сотрудничал в основном в журнале «Красная новь».

Стихи ранних поэтических сборников Клычкова («Песни: Печаль-Радость. Лада. Бова», 1911; «Потаенный сад», 1913) во многом созвучны со стихами поэтов «новокрестьянского» направления — Есенина, Клюева, Ганина, Орешина и др. Некоторые из стихов Клычкова были размещены в «Антологии» издательства «Мусагет». Ранние клычковские темы были углублены и развиты в последующих сборниках «Дубрава» (1918), «Домашние песни» (1923), «Гость чудесный» (1923), «В гостях у журавлей» (1930), в стихах которых отразились впечатления Первой мировой войны, разрушение деревни, а одним из основных образов становится образ одинокого, бездомного странника. В поэзии Клычкова появились ноты отчаяния, безысходности, вызванные гибелью под натиском «машинной» цивилизации «сошедшей с пути Природы старой Руси».

Но до 1937 года оставалось не так уж много времени, поэтому Клычков постоянно подвергается осуждениям, критике и травле за свое крестьянское направление творчества, и даже получил ярлык «кулацкого писателя». Бывали светлые события — есть свидетельства, что поэты, относимые властью к «изгоям», пытались поддерживать друг друга — в начале 1930-х годов часто и дружественно встречались с Клычковым Николай Клюев, Анна Ахматова, Осип Мандельштам. Но слишком неравны были силы. Близкие описывали тогдашнее, в начале 1930 года, состояние затравленного поэта: «Он — как лось в клетке, в маленькой комнатке ходит из угла в угол. Тяжело за него. Газетные глупые нападки, которые одно время в связи с некоторыми общественными событиями усилились, раздражают. Вот он на диване на фоне пестрого ковра — мокрым галчонком: „Я совсем больной“». Галчонка быстро съели ястребы нового, спущенного с цепи времени. Поэт будет обвинен, арестован и расстрелян. История далеко не новая в поэтическом мире, когда тот неизбежно налетает со всего размаха на мир реальный.

Клычков Сергей Антонович

Все же судьба хоть немного, но побаловала Сергея Антоновича, родившегося в деревне Дубровки Тверской губернии (ныне — Талдомский район Московской области) в семье сапожника-старообрядца. Вначале, в 1899 году, по совету сельского учителя отец привёз его в Москву, где он учился в училище, и даже уже начал писать стихи на революционные темы, сумев напечатать их в 1906 году в альманахе «На распутье». А уже в 1908 году с помощью Модеста Ильича Чайковского, брата знаменитого композитора, выехал в Италию, где познакомился с Максимом Горьким и А.В. Луначарским. Неплохая ступенька вверх для юноши из Дубровок. После возвращения из Италии поступил на историко-филологический факультет Московского университета, но был исключен в 1913 году. Правда, за это время, в 1911 году, при материальном содействии того же Чайковского в издательстве «Альциона» вышел в свет его первый поэтический сборник — «Песни», а в 1914 году появился второй сборник: «Потаенный сад». Поэтический след в русской литературе оставлен. А дальше в свои права вступают исторические реалии, и во время Первой мировой войны поэт на фронте — вначале в Гельсингфорсе, затем, в звании прапорщика, — в Балаклаве, в Крыму. После революции будут опять Москва с 1917 года, где ему привелось пожить в одной комнате с Сергеем Есениным в здании Пролеткульта и даже участвовать сообща с ним в организации издательства «Московская трудовая артель художников слова» и книжного магазина этого издательства на Большой Никитской, а потом, в 1919–1921 годах, опять жизнь в Крыму, где едва не был расстрелян то махновцами, то белогвардейцами по очереди. В 1921 году переехал в Москву, где сотрудничал в основном в журнале «Красная новь».

Стихи ранних поэтических сборников Клычкова («Песни: Печаль-Радость. Лада. Бова», 1911; «Потаенный сад», 1913) во многом созвучны со стихами поэтов «новокрестьянского» направления — Есенина, Клюева, Ганина, Орешина и др. Некоторые из стихов Клычкова были размещены в «Антологии» издательства «Мусагет». Ранние клычковские темы были углублены и развиты в последующих сборниках «Дубрава» (1918), «Домашние песни» (1923), «Гость чудесный» (1923), «В гостях у журавлей» (1930), в стихах которых отразились впечатления Первой мировой войны, разрушение деревни, а одним из основных образов становится образ одинокого, бездомного странника. В поэзии Клычкова появились ноты отчаяния, безысходности, вызванные гибелью под натиском «машинной» цивилизации «сошедшей с пути Природы старой Руси».

Но до 1937 года оставалось не так уж много времени, поэтому Клычков постоянно подвергается осуждениям, критике и травле за свое крестьянское направление творчества, и даже получил ярлык «кулацкого писателя». Бывали светлые события — есть свидетельства, что поэты, относимые властью к «изгоям», пытались поддерживать друг друга — в начале 1930-х годов часто и дружественно встречались с Клычковым Николай Клюев, Анна Ахматова, Осип Мандельштам. Но слишком неравны были силы. Близкие описывали тогдашнее, в начале 1930 года, состояние затравленного поэта: «Он — как лось в клетке, в маленькой комнатке ходит из угла в угол. Тяжело за него. Газетные глупые нападки, которые одно время в связи с некоторыми общественными событиями усилились, раздражают. Вот он на диване на фоне пестрого ковра — мокрым галчонком: „Я совсем больной“». Галчонка быстро съели ястребы нового, спущенного с цепи времени. Поэт будет обвинен, арестован и расстрелян. История далеко не новая в поэтическом мире, когда тот неизбежно налетает со всего размаха на мир реальный.


Стихи о России

О каких местах писал поэт

До слез любя страну родную...

До слез любя страну родную
С ее простором зеленей,
Я прожил жизнь свою, колдуя
И плача песнею над ней.

В сторожкой робости улыбок,
В нахмуренности тяжких век,
Я видел, как убог и хлибок,
Как черен русский человек.

С жестокой и суровой плотью,
С душой, укрытой на запор,
Сберег он от веков лохмотья
Да синий взор свой, да топор.

Уклад принес он из берлоги,
В привычках перенял он рысь,
И долго думал он о Боге,
По вечеру нахмурясь в высь.

В ночи ж, страшась болотных пугал,
Засов приладив на двери,
Повесил он икону в угол
В напоминание зари.

В напоминание и память
О том, что изначальный свет
Пролит был щедро над полями,
Ему же и кончины нет.

И пусть зовут меня каликой,
Пусть высмеет меня юнец
За складки пасмурного лика,
За черный в копоти венец,

И часто пусть теперь с божницы
Свисает жидкий хвост узды,
Не тот же ль синий свет ложится
На половицы от звезды?!

Не так же ль к избяному брусу
Плывет, осиливши испуг,
Как венчик, выброшенный в мусор,
Луны печальный полукруг?!

А разве луч, поникший с неба,
Не древний колос из зерна?..
Черней, черней мужичьи хлебы,
И ночь предвечная черна...

И мир давно бы стал пустыней,
Когда б невидимо для нас
Не слит был этот сполох синий
Глаз ночи и мужичьих глаз!

И в этом сполохе зарницы,
Быть может, облетая мир,
На славу вызорят пшеницу
Для всех, кто был убог и сир.

И сядем мы в нетленных схимах,
Все, кто от века наг и нищ,
Вкусить щедрот неистощимых,
Взошедших с древних пепелищ.

Вот потому я Русь и славлю
И в срок готов приять и снесть
И глупый смех, и злую травлю,
И гибели лихую весть!

1930