Иванов Вячеслав Иванович

Непростая это работа — определить отношение к фактам и событиям в жизни этого поэта — символиста, философа, переводчика и драматурга, литературного критика, педагога, доктора филологических наук, идеолога дионисийства, лучшего сонетиста и вообще в конце концов одной из ключевых и наиболее авторитетных фигур Серебряного века. Все эти определения дают литературоведы, и здесь сомневаться не приходится. Сложнее с другими аспектами жизни поэта. Вот родился мальчик в Москве в небогатой семье землемера и внучки сельского священника, в годы учебы в московской гимназии в 1875–1884 годах вынужден был давать частные уроки и терпеть денежные сложности — вроде надо сочувствовать и волноваться. Но в том же 1884 году он поступает на историко-филологический факультет Московского университета и уже в 1886-м, как многообещающий студент, послан за границу, где провел почти 20 лет, бывая в России наездами, — тут вроде уже пора радоваться за хорошего, хотя уже и не нашего студента. Вот женился он после гимназии, и жена активно поддерживала его в России, помогала творить и сочинять, а он во время путешествия встретил новую подругу и, как сам писал, поступил «жестоко и ответственно, но, по совести правильно», — оставил первую жену и начал писать «дионистические стихи» для новой. Как-то надо оценить этот шаг, подождать новых событий? Новые дадут о себе знать в 1907 году, уже после возвращения в Россию, когда вторая супруга отправится в мир иной, заразившись во время эпидемии скарлатиной, а теоретик символизма соединится со своей падчерицей. К этому времени гуру декаданса так сильно преуспел в освоении теорий «мистического анархизма и католического мистицизма, что сумел узреть, что его жена просто перешла в иное состояние, но она присутствовала в его снах, видениях, сеансах, так называемых «автоматических письмах», он сохранял с ней мистическое общение, и это именно она, по его убеждению, указала на дочь от первого брака Веру как на свою преемницу. Но даже в той богемной среде, где с радостью приняли теоретическую базу Иванова для любителей о создании своеобразной семьи из трех человек как ячейки общества, создаваемые с целью образования, по его теории, «духовно-душевно-телесного слитка из трёх живых людей», далеко не все осознали благотворительную силу «автоматических писем» из небытия, и Вячеславу Ивановичу приходится с новой семьей срочно уехать в 1910 году опять за границу, пока скандал не утихнет. Вернется он уже в 1913-м, но не в столицу, а в Москву, объясняя это не нежеланием видеть людей из своего прошлого, а желанием возвращения «к истокам»: здесь он родился, здесь прошло его детство.

Развитие революционных событий, которые не заставили себя долго ждать, противоречило созданной Ивановым концепции истории. Но он первое время относится к происходящему лояльно, читает лекции в различных учебных заведениях, является одним из организаторов и руководителей театральных и литературных отделов. В 1923 году Иванов снова овдовел и уехал на юг, где нашел пристанище в Бакинском университете. Там он читает лекции, занимается со студентами, а уже в 1924 году навсегда уедет в Италию, чтобы посвятить жизнь в основном академическим занятиям, преподавать новые и древние языки студентам колледжа, а затем обосноваться в Риме, работать там в Римской католической семинарии и в Папском Восточном институте Ватикана.

Можно считать, что жизнь удалась? По крайней мере это подтверждают многочисленные свидетельства его поклонников о большой роли в поэтическом мире России тех лет, где в Петербурге, после приезда из-за границы в 1905 году, Вячеслав Иванов устраивает собрания, в своей квартире, снятой на последнем этаже в доме с угловой башней. Именно этот архитектурный элемент дал название традиционным «средам» у Иванова — «башня» стала центром притяжения своеобразной художнической колонии, местом собраний модернистски ориентированных литераторов и художников. Ивановские «среды» продолжались вплоть до 1912 года и считались эпохальным явлением в культурной жизни России. В частности, именно во время собраний в «башне» удалось объединить реалистов и символистов вокруг идеи создания театра, выдвигавшейся Всеволодом Мейерхольдом, который хотел соединить теории Вячеслава Иванова о возрождении роли греческого хора и идеи М. Горького о народном уличном театре.

Чем завершилось преследование этой высокой цели для Мейерхольда и Горького, уточнять нет смысла, но для теоретика Иванова это уже не имело никакого значения. Сменив «башню» на квартиру на Тарпейской скале в Риме, он углубился в объемный труд — «Повесть о Светомире царевиче», ставший его итогом размышлений о судьбах России, этакой «русской Илиадой», излагавшей, правда, «альтернативную, реально не имевшую места историю России». «Огромным мифилогизированным символом русской жизни и истории» называют эту книгу исследователи.