Херасков Михаил Матвеевич

(1733 — 1807)

Он будет забыт, мало переиздаваем и упоминаем разве что в лекциях и учебниках для специальных курсов. О том, что именно традиция русской эпопеи, заложенная Херасковым, заметно влияла на литературу вплоть до начала 1840 х годов, вспоминать будут только узкие специалисты. Так бывает в смену эпох и нравов, когда, например, эпические поэмы уступают место современным и более легким жанрам, а период классицизма в истории русской литературы сменяется сентиментализмом. На этой смене тем и стилей и «потерялись» когда-то приносившие славу поэту большие эпические поэмы («Чесмесский бой», «Владимир Возрождённый», «Бахариана») и дидактические романы («Нума, или Процветающий Рим», «Кадм и Гармония», «Полидор, сын Кадма и Гармонии»).

Но рукописи не горят, и поэтому имя директора (1763–1770) и куратора (1778–1802) Московского университета, основателя Московского университетского пансиона, члена Вольного российского собрания, основателя первых московских театров, издателя литературно-просветительских журналов Михаила Матвеевича Хераскова продолжает оставаться в числе тех, кто стоял у истоков российской словесности и прославлял историю своей страны. Особенно ярко и значительно это проявилось в полномасштабном героическом эпосе — поэме «Россиада» (1778), посвященной взятию Казани русскими войсками Ивана Грозного в 1552 году.

Херасков Михаил Матвеевич

Он будет забыт, мало переиздаваем и упоминаем разве что в лекциях и учебниках для специальных курсов. О том, что именно традиция русской эпопеи, заложенная Херасковым, заметно влияла на литературу вплоть до начала 1840 х годов, вспоминать будут только узкие специалисты. Так бывает в смену эпох и нравов, когда, например, эпические поэмы уступают место современным и более легким жанрам, а период классицизма в истории русской литературы сменяется сентиментализмом. На этой смене тем и стилей и «потерялись» когда-то приносившие славу поэту большие эпические поэмы («Чесмесский бой», «Владимир Возрождённый», «Бахариана») и дидактические романы («Нума, или Процветающий Рим», «Кадм и Гармония», «Полидор, сын Кадма и Гармонии»).

Но рукописи не горят, и поэтому имя директора (1763–1770) и куратора (1778–1802) Московского университета, основателя Московского университетского пансиона, члена Вольного российского собрания, основателя первых московских театров, издателя литературно-просветительских журналов Михаила Матвеевича Хераскова продолжает оставаться в числе тех, кто стоял у истоков российской словесности и прославлял историю своей страны. Особенно ярко и значительно это проявилось в полномасштабном героическом эпосе — поэме «Россиада» (1778), посвященной взятию Казани русскими войсками Ивана Грозного в 1552 году.


Стихи О Казани

О каких местах писал поэт

Россиада (отрывки из поэмы)

<...>
Еще восточную России древней часть
Заволжских наглых орд обременяла власть;
На наших пленниках гремели там оковы,
Кипели мятежи, росли злодейства новы;
Простерся бледный страх по селам и градам,
Летало зло за злом, беды вослед бедам;
Курений алтари во храмах не имели,
Умолкло пение, лишь бури там шумели;
Без действа в поле плуг под тернами лежал,
И пастырь в темный лес от стада убежал.
Когда светило дня к полуночи взирало,
Стенящу, страждущу Россию обретало.
В ее объятиях рожденная Казань
Из томных рук ее брала позорну дань;
Сей град, российскими врагами соруженный,
На полночь гордою горою возвышенный,
Подняв главу свою, при двух реках стоит,
Отколе на брега шумящей Волги зрит.
Под тению лесов, меж пестрыми цветами
Поставлен Батыем ко северу вратами,
Чрез кои в сердце он России выбегал,
Селенья пустошил и грады пожигал.
С вершины видя гор убийства и пожары,
Где жили древние российские болгары,
Разженны верою к закону своему,
Казань, поверженна в магометанску тьму,
В слезах на синий дым, на заревы взирала
И руки чрез поля в Россию простирала;
Просила помощи и света от князей,
<...>
Россия, прежнюю утратив красоту
И видя вкруг себя раздор и пустоту,
Везде уныние, болезнь в груди столицы,
Набегом дерзких орд отторженны границы,
Под сенью роскошей колеблющийся трон,
В чужом владении Двину, Днепр, Волгу, Дон
И приближение встречая вечной ночи, —
Возносит к небесам заплаканные очи,
Возносит рамена к небесному отцу,
Колена преклонив, прибегла ко творцу;
Открыла грудь свою, грудь томну, изъязвленну,
Рукою показав Москву окровавленну,
Другою — вкруг нее слиянно море зла;
Взрыдала, и рещи ни слова не могла.
<...>
Престольный град его с гремящим плеском ждет.
Всевышний на него склонил свою зеницу,
И царь торжественно вступил в свою столицу;
Окрестности ее внезапно процвели,
Во сретенье ему, казалось, рощи шли;
Суровостью времен веселость умерщвленна
В долинах и лесах явилась оживленна;
Как будто бы струи прешедый чермных вод,
Ликует на холмах толпящийся народ;
Подъемлет высоко Москва верхи златые,
И храмы пением наполнились святые;
Любовью видит царь возжженные сердца,
Зрит в подданных детей, они в царе — отца;
На лицах радости, в очах увеселенье,
И духом сладкое вкушает умиленье.
Коль царь всевышню власть нечестием гневит,
Натура вся тогда приемлет смутный вид;
Но если под венцом сияет добродетель,
Ликует весь народ, натура и владетель.
Казалось, Иоанн вновь царство приобрел;
Избранной думе быть в чертоги повелел;
Доныне стольный град стенящий, утружденный
Явился, будто бы осады свобожденный.

1778
Казань Москва