Дмитриева Елизавета Ивановна

Шутка удалась, мистификаторы попали в точку — публика всегда намного больше будет заинтересована узнать, что там происходит у знойной красотки по имени Черубина де Габриак, чем у дочери обычного учителя чистописания, рано умершего от чахотки, по имени Елизавета Ивановна Дмитриева. Интригующее имя, маска таинственной красавицы-католички и сама идея мистификации родились летом 1909 году в крымском Коктебеле, где Дмитриева гостила на даче у поэта Максимилиана Волошина. До этого была просто обычная выпускница Василеостровской гимназии Петербурга в 1904 году и Императорского женского педагогического института по двум специальностям: средневековая история и французская средневековая литература в 1908 году, а тут вдруг в короткое время появилась таинственная авторша модного журнала «Аполлон», с головокружительным успехом и высокой оценкой таких авторитетов, как Иннокентий Анненский и Вячеслав Иванов.

Ведь вряд ли кто-то пришел бы в восторг, начни доброжелатели Елизаветы Ивановны рассказывать публике о том, что выпускница питерских гимназии и женского института одновременно еще слушала лекции в Петербургском университете по испанской литературе и старофранцузскому языку, после чего непродолжительное время училась в Сорбонне, где познакомилась с Н. Гумилевым, а вернувшись в Петербург, преподавала русскую словесность в Петровской женской гимназии, печатала в теософских журналах переводы из испанской поэзии и посещала вечера на популярной и знаменитой «башне» Вячеслава Иванова. А тут и говорить ничего не надо — представил прекрасную знойную Черубину на берегах Невы — и падкие на экзотику и приключения адепты Серебряного века наперебой пытаются проникнуть в тайну незнакомки. А читатели выстраиваются за номерами журнала, где печатаются ее стихи. Есть, правда, один важный момент в поведении всей этой публики — они быстро меняют свои мнения и настроения, и поэтому как только выяснилась вся правда о мистификации, то бывшая Черубина оказалась в грандиозном скандале и великой обиде со стороны и близкого друга Волошина, и стрелявшегося с ним в процессе разоблачительного скандала Гумилева, и всех восхвалявших еще недавно «прекрасную незнакомку» поэтов и критиков. Последние стихи были напечатаны в «Аполлоне» в 1910 году и после этого находящаяся в глубоком кризисе поэтесса умолкла.

Но все же, очевидно, было в личности Елизаветы что-то особенное, что заставило Алексея Толстого отозваться о ней как об «одной из самых фантастических и печальных фигур в русской литературе». И что позволило ей и непростых символистов, футуристов, акмеистов перехитрить, а потом, когда от всего декаданса уже и следа не будет, оставаться в новой российской действительности, суметь найти новую нишу для своих интересов — религиозно-мистическое учение антропософию. Выйдя в 1911 году замуж за инженера-мелиоратора и спрятавшись за его фамилией — Васильева, бывшая Черубина начинает путешествовать: уезжает в Туркестан, много ездит по Германии, Швейцарии, Финляндии, Грузии, в основном по делам «Антропософского общества». Антропософия становится главным её занятием на все последующие годы и, видимо, источником нового вдохновения. С 1915 года возвращается к поэзии: в новых стихотворениях понемногу исчезает её прежнее «эмалевое гладкостилье», а на смену приходит обострённое чувство ритма, оригинальные образы, ощущение некоей таинственной, но несомненной духовной основы новых образов и интонаций. Многие стихотворения — религиозные, но уже это не католические стилизации, а искренние стихи, отражающие поиск пути для собственной души поэта.

Революцию Васильевы пережили в Петрограде. В 1918 году, спасаясь от голода и большевиков, они перебрались в столицу белой армии Екатеринодар. Там Елизавета Ивановна вошла в кружок молодых поэтов, где познакомилась с Самуилом Маршаком. Вместе они написали для детского театра несколько остроумных и добрых пьес, которые вскоре вышли в сборнике «Театр для детей». Эти пьесы выдержали несколько изданий и до сих пор идут в детских театрах. В июне 1922 года Дмитриева-Васильева возвращается в Петроград, работает в литературной части Петроградского театра юного зрителя, занимается переводами с испанского и старофранцузского, пишет повесть для детей о Миклухо-Маклае «Человек с Луны», заканчивает библиотечные курсы и служит в Библиотеке Академии наук. Вполне достойное положение для тех трудных лет для Елизаветы Ивановны, но явно недостаточно для той Черубины, что навсегда поселилась в душе поэтессы. И, когда власть начала преследовать приверженцев антропософии и после обыска в квартире отправила в 1926 году Елизавету Ивановну в ссылку в Ташкент, она уже там, перед скорой смертью, вспомнила счастливые дни Коктебеля и решила отвести душу в похожей мистификации. По предложению близкого друга последних лет, китаиста и переводчика Ю. Щуцкого, она создает цикл семистиший «Домик под грушевым деревом», написанных от имени «философа Ли Сян Цзы», сосланного на чужбину «за веру в бессмертие человеческого духа».

Черубина де Габриак была бы, наверное, довольна. И хотя ее хозяйка навсегда осталась в неизвестной сейчас могиле в ташкентской земле, они, скорее всего, не теряют друг друга из виду — Черубина и Ли Сян Цзы.